Солнце, судя по ощущениям на коже, куда-то снова исчезло. Значит, можно сделать вывод, что за стеклом (ведь так называется эта штуковина, проходящий через которую свет всё равно неприятно жжётся и вынуждает моментально забираться под что-нибудь, злобно шипя, а если ударить её когтем посильнее, она разлетается на мелкие острые кусочки со звоном?) темно. "А темнота - это хорошо," - обрадовался и возликовал моментально встрепенувшийся Коул. Ему разрешили выйти наружу и побродить по земле. По традиции разбить стекло и вовремя ловко отскочить от разлетевшихся от одного точного и сильного удара осколков, и уже оказаться окружённым душным, давящим воздухом и ощутить палящее не хуже света дыхание солёного ветра на коже. Где-то за спиной, в лесу, судя по непривычному отвратительному запаху растений, звенели птичьи голоса, а впереди был слышен шум прибоя и звонкие голоса людей, переплетающиеся с тихим шебуршанием вод на песке.
Коул уверенно крадётся вперёд, минуя источник слишком громкого шума, от которого на короткие ужасный миг заложило уши. Эти люди.... так любят шум и сами его создают. Какие-то крики, снова слова, тяжело понять, всё слишком быстро и слишком монотонно - вразнобой, мешают крики, и он не прислушивается боле к той стороне, где тысячью солнц опаляет ложным светом то, что зовётся лампами. Лампы - это тоже стекло, но, когда бьются, звук лучше получается.
Сложить пару лишних конечностей за спиной таким образом, чтобы не было заметно, и плавно нырнуть в воду. Одежда тут же намокла, а честно нажитые неловкими ударами о камни и полы ссадины неприятно защипало морской водой, но Коул не издал ни единого постороннего звука, полностью уйдя в инстинкты и положившись на них. Он ясно ощущает многочисленные стайки рыб неподалёку от себя - и хватает одного резкого движения в их сторону, чтобы почувствовать лишь стрекочущую тишину вокруг. Спокойное и размеренное дыхание, полнейший самоконтроль, но голод вновь и вновь даёт о себе знать. Ему снова нужна еда. Он снова хочет есть.
Точнее, нужно восстановить яд, который так нещадно откачивали там.
Значит, в этот раз нужно что-то побольше.
Что-то покрупнее его самого.
Коул медленно плывёт, бесшумно передвигая конечностями, и прислушивается. Под ним сейчас самоуверенный скат-смертник, но внимания тот не стоит - более крупная тень хищника, накрывшая его, определённо о многом говорит, и вскоре наступает одиночество.
Такое короткое напряжённое одиночество. Такая густая тишина. Такая мёртвая пустота.
Что-то есть.
Что-то крупное и агрессивное.
Что-то стремительно мчится к нему на встречу.
Сзади. Пять метров. Четыре метра. Обернуться и подготовиться. Три метра, два метра. Мышцы и когти напряжены. Один метр, ноль....
Сердце яростно стучит и пропускает удары через раз. Противник чувствует угрозу своей территории, а Коул, нарочно заплывший "заграницу", чувствует добычу. В этот раз морской хищник ошибся с жертвой.
Рывком он яростно впивается клыками в горло ничего не подозревающей об ответном нападении рыбины, и этого жалкого по силе укуса вполне хватает, чтобы клыки пробили толстую кожу и яд попал в организм. Судя по плавникам - это акула, а, как мог вспомнить из давно забытой биологии, акула - рыба. Значит, всё верно. Он чувствует, как яростно брыкается в его хватке хищница и выбивает свою жизнь, как стучит её сердце, как бьёт острым хвостом по воде, стараясь попасть в Коула, но всё напрасно.
Он явно ощущает первобытный страх и ужас. И понимает. Он сам боялся, когда умирал в темноте. И акулу ждёт та же судьба.
Яд подействовал быстрее, чем можно было ожидать: туша обмякла и расслабилась, а когти плавно впиваются в мясо, раздирают, акула слабо дёргается.
Ей больно.
Зато она не кричит, как люди. Люди любят кричать, люди любят вопить.
Коул тащит тушу к берегу. Другие не реагируют на кровь собрата, потому что собрат мёртв. Тяжело и непривычно - акула тяжела, но и он упёрт. Рывок, за ним следующий и послеследующий. Уже легче. Трупы обычно тяжелеют, но вода - она ведь жизнь - облегчает. Вода даёт шанс забрать своё.
Песок неприятно колет кожу колен и прилипает - и Коул злобно отряхивается от этой гадости, тихо рыча. Сил не оставалось и после пережитых пыток. Те люди.... Они ещё пожалеют, что вытащили на свет.
Акула покоится на песке. Не дышит. Не двигается. Она мертва. Клыки Коула впиваются в толстую серую кожу - он помогает себе когтями, отрывая куски и, как следует пережевав, заглатывает.

Коул слышит прибой: он совсем рядом, и волна касается его когтей, съехавших далеко в сторону. Песок отяжелел и почти что затянул в себя всю руку, но хищник вовремя отпрыгнул в сторону, слепо глядя в чёрные воды и злобно шипя на них. Вода мёртвая - вода покушаться не может, но слишком неприятны её прикосновения покрытым ещё свежими ссадинами рукам. Немного больно, но организм делает своё дело, всё удачно скрывая и растворяя в привычной пустоте мыслей - их заменили инстинкты вперемешку с подступающим голодом и яростью. Коул долго не ел - там его истязали и издевались над ним. Как это называется? Опыт - то самое ненавистное слово, одного звучания которого достаточно, чтобы привести мутанта в состояние первобытного гнева? Именно оно самое. Ненавистное.
Коул слышит шаги и гортанные вопли, резко резанувшие по слуху.
Коул слышит собственное яростное шипение и понимает, что и здесь от людей не скрыться. Их слишком много и слишком мало - когда нужны, их нет, а когда ненужны - хоть, как подслушал, пруд пруди.
Ощутить приближение легко. Звуки громки и ясны, а запах....
Коул поморщился - он такого не ожидал.
Этот мерзкий запах везде, и Коул часто-часто дышит, но кусок мяса упёрто продолжает разбрасывать во все стороны эту гадость. Сердце непривычно громко стучит, но не сливается с рваным, неожиданным стуком визитёра: резко, оборвано, неровно и прерывается так, что не слышно. Приходится напрягать слух, но уши точно заложило ватой.
Коул различает звон стекла, но стекла, которое не бьётся.
Стекло о стекло, так.
В голове что-то щёлкнуло.
Щерится и шипит, случайно отдирая кусок мяса от акулы, насквозь пропахшей этой мерзостью.
Сырое мясо гораздо лучше того на вкус, каким его делаю при помощи огня: оно мягкое, а не твёрдое и жёсткое, податливое, а не неудобное и негнущееся. Было дело, что подкидывали мясо-побывавшее-в-огне, и Коул, привыкший есть совершенно что угодно, легко поедал, но разницу ощущал слишком явно. Одно милее и вкуснее, второе неродное и непривычное, но есть можно.
Есть можно всё.
По подбородку стекает кровь жертвы вперемешку со слюной: Коул медленно облизывается и снова вдыхает этот кошмар в себя, втягивает и давится, чуть закашляется и морщится почти как человек. Неприятно, мерзко, омерзительно, тошнотворно, непривычно.
А особенно то, что сейчас сидит на его добыче и прикасается к его добыче. Что-то говорит своими словами - Коул ощущает передвижения воздуха и этого тлетворного запаха, разорвавшего порывистые солёные ароматы океана. Он даже приоткрыл слепые глаза, уставившись туда, где сидел воняющий кусок мяса и что-то громко произносил не то самому себе, не то обращался к не понявшему ничего из сказанного Коулу. Из глотки вырывается стрекотание - и звуковая волна приходит обратно. Теперь точно ясно, где оно сидит.
Зато хотя бы уже молчит.
Один резкий рывок - потревоженный чужим присутствием хищник подминает под себя очередную добычу с жутким запахом и тихо рычит, оскалившись. Вторжение не чужую территорию, объявленную собственностью Коула - его резкий запах сырости и плесени должен был успеть втереться в окружающую это место среду, но это....
Коул непривередлив в пище, но такое уж точно не пустит в глотку и не станет поедать. Кажется, оно отравлено: бьёт в голову, в нос, окружает и подавляет, кружится голова - и хищник сдаётся, легко отпрыгивая назад, но всем своим видом показывая, что чуть что не так - и бросится. Язык рыка знают все: тяжёлый, глухой и короткий, предостерегающий.
Хотя, можно и подумать. Мясо людей вкусное и мягкое, такое редкое - люди всегда были далеко, там, на поверхности, были недосягаемы, а сейчас их много, даже приученный к длительными голоданиям организм не может сдерживать себя долго. У людей прекрасный естественный аромат - так их легче выследить, ещё легче, чем полагаясь на слух или осязание.
Можно сказать, Коул видел вторгнувшегося.
Нельзя сказать, чтобы Коул был этому рад. Ему нельзя есть людей, которые здесь живут. Запретили. В объяснениях же запрет не нуждается, но в пояснениях нуждается поступок, совершённый вонючим куском мяса. Почему если ему запрещено есть людей, то людям не запрещено вторгаться во время еды к хищнику?
Нельзя, можно, запреты. Люди любят эти слова и трепетно к ним относятся, когда нужно повелевать другими, но как собой - да никогда. Коул, может, и не отличается особой сложностью сознания, но всё понимает на самом деле. Только не сказанное словами - сказанное делом, тоном и эмоциями.
Одно слово, следствие переобщения с этими людьми, Коул выучил намертво и не забудет никогда, и оно стало ответом на всё услышанное и непонятное:
- Что?
Люди поведением никогда не отличались особым приятием со стороны Коула, но обычно притягательный запах снимал все отвращения, но не сейчас. Хищник отступает к самой голове жертвы, немного дальше от куска воняющего мяса, чей запах даже здесь тревожит обоняние.

И....
Ничего не произошло.
Коул подозрительно глядел на внезапного человека. Вот так всегда и случается всё – нежданно-негаданно свалившись на голову. Как любят говорить люди с этого острова, «как если бы сейчас снег начал падать». Мутант, прищурившись, задумался, почему же этот странный совсем-совсем не пожелал реагировать, а вместо того, чтобы пнуть приставшее создание под рёбра, издал недавно прозвеневшим от падения стеклом интересный звук. Судя по всему, человек сейчас пил, а стекло («Как странно, куда интереснее его бить!» - был немного озадачен Коул, но говорить вслух ничего по данному поводу и столь халатному расточительству не стал) служило.... Хм. Источником для питья? Люди такие непрактичные.
Крик заставил вздрогнуть и содрогнуться, а множество тычков – злобно зашипеть и отпрыгнуть ещё раз назад, чтобы оказавшаяся совершенно не вялой рука не могла достать. Недовольно оскалившись, Коул подвинулся, дабы ещё лишний раз к нему никто не прикоснулся. Вообще, со стороны это выглядело как мельтешение то и дело тихо шипящего мутанта, но вскоре удалось найти Идеальное Место. Не дотянуться – только швырнуть стеклом, которое со звоном, ударившем по ушам улетело в кусты.
И кто же такой «Карибский олень»? Кого он так назвал? Что же это означает? Коул был озадачен. Он никогда не слышал, чтобы хоть кто-то так называл что-либо. Как минимум – странное создание, но главное, что явно неопасное. Вальяжно развалившись на колючем песке и медленно отрывая куски мяса от мёртвой акулы, он с возрастающим интересом слушал особо разговорчивого собеседника, одновременно жуя приятное на вкус мясо и постепенно свыкаясь с мыслью о том, что больше прикосновений последовать не должно.
Намёк был понят. Понят ли?
Наверное, не целиком, но суть стоило уловить.
Несмотря на щиплющее тонкое обоняние запах, Коул постепенно привыкал и даже смирился с таким положением тел. Пожалуй, он мог сказать, что испытывал явный интерес, а потому и приспособился. Что же ещё может поведать подобного рода существо?
И вот оно назвало своё имя.
Шин.
Человек ударил себя, судя по хлопку, а после, судя по передвижению воздуха, указал на самого Коула, который зачем-то повторил это имя и основательно призадумался. Возможно, требовалось назвать в ответ своё, но после долгого пребывания там мутант совершенно отвык от того, что его выделяет от многих определённый набор букв, которым люди называют друг друга. Вспоминать заветные четыре буквы, составлявшие имя, немного неприятно: ещё свежи воспоминания о насилии со стороны охранником всякий раз, когда триста тринадцатый упрямился и отказывался откликаться на номер. А вдруг и сейчас что-то случится плохое? А вдруг не случится? Коул нахмурился и прищурился. От него определённо ждут какой-то реакции на слова.
Слова, слова.... Все так любят говорить.
Он требовал назвать своё личное имя, и это заставило растеряться ещё больше.
- Меня зовут.... Коул.

Интонацию Шина можно было принять за радость, ликование и остальные слова, означающие что-то хорошее, но вот что же такое «хата» и с какой целью.... Нет, скорее, как именно туда пошла вода – оставалось загадкой, а уточнять Коул так и не решился. Значит, всё пока что шло хорошо: Шин не повышал голоса, не кричал, не вопил как резанная живьём добыча, не прикасался лишний раз (вероятно, счёл прошлые попытки удачными) и даже не испугался – уж что-то, а запах страха невозможно с чем-либо спутать.
Это определённо хорошо, но вот значение слова «нелепость» Коул немного понимал, а потому недоверчиво прищурился. Он довольно часто слышал это слово в отношении своего внешнего вида; даже «мерзость» и «отвратительно» звучали куда реже, чем «нелепо» и «странно».
«Не кидаться» - это понятно. Ответом послужил короткий кивок – Коул понял, что его сейчас мягко попросили «не совершать резких движений во имя своего же блага». Вот только непонятно, что именно опасного здесь есть: обычно люди с плохими штуковинами, называющимися «автоматами», так говорили.
Коул внимательно следил за перемещениями человека, которого уже мысленно не кликал «куском зловонного мяса», хоть запах по-прежнему щекотал ноздри, и не менее внимательно слушал. Всё-таки, не каждый день рядом бродят бесстрашные. С ними можно поговорить обычными, человеческими словами, послушать их и попытаться понять, что именно имеется в виду. Любопытство – свойство не только «нормальных», как говорится, людей.
А хотя.... Такие кривые движения и стекло, которое может порезать, - это может быть плохо.
- Рис? – тупо переспросил Коул, явно недоумевая. Что-то «просили», кажется. «Спрашивать» иногда означает «требовать», но что такое этот загадочный «рис».... Недоумение неожиданно сменилось резким волнением, как если бы сейчас начался бы шторм, и мутант заоглядывался по сторонам, стараясь прикинуть, есть ли где-то что-то, что будет означать это слово.
С каждой фразой становилось всё сложнее и сложнее понимать. Такое чувство, будто бы его сейчас снова пытаются разговорить и ответить на какие-то странные вопросы. «Как в тесте,» - подсказал разум давно забытое слово, так неожиданно вспомнившееся. Встроенный? Комплект? Столовые? Приборы? Обалденная? А вот «закуска» - уже понятнее. Этим словом называют еду, да, точно. Судя по тону, «обалденный» означает что-то хорошее, и это заставило Коула кривовато, но зато искренне улыбнуться.
Ужасно – это знакомо. Ужасно – это когда очень плохо. Невежливо – это когда Коул делает что-то ужасное, а ужасное – это примерно как бить стёкла или как поедать ещё живых существ. Или не «извиняться», если заляпал кого-то кровью. А ещё невежливо – это постоянно (случайно!) разрывать одежду, прыгая по камням, потому что…. Потому что. Слово «против» так и осталось загадкой, но, кажется, это говорить прямо, когда что-то совсем-совсем не нравится и «впадать в истерику», но, как известно, Коул не может быть против чего-то.
- Я не против, - добродушно оскалился Коул, заметно обрадовавшись, услышав «замечательно». Замечательно – это похвала. Значит, услышать слово «замечательно» - замечательно. – За знакомство, - повторил он, легко вырвав предложенный кусок акулы зубами и, немного пожевав его, заглотнул целиком, пока не сообразил, что его назвали «братом». Даже кусок мяса чуть ли в горле не застрял.
Брат, брат, брат....
Коул сморгнул щиплющую глаза жидкость. И это были вовсе не капли солёной воды.

«Любопытство убивает», – частенько слышал от других людей Коул. Что такое «убивать» он прекрасно знал не понаслышке, а потому постоянно получал нагоняи от ярых нелюбителей крови, да и явления любопытства тоже вполне понятно, особенно благодаря личному опыту. Наблюдения, да, – вот как оно называется. Слушать и запоминать. Коулу явно пока что не по зубам было уловить суть речи Шина, но отдельные слова он различал, а порой и целые фразы, и вежливо кивал, периодически добродушно скалясь.
Невольно Коул отметил, что совершенно перестал двигаться, легко замерев на одном месте. Пожалуй, он слышал лишь своё размеренное, медленное дыхание и едва улавливал слабое биение сердца, постепенно наращивавшего темп не то из-за тех самых острых запахов, не то из-за неожиданной сосредоточенности. Вокруг царила звонкая тишина: голоса людей вдали смолки, едва слышен плеск волн, не задевавших ни кожи, ни ткани, внезапно громкое стрекотание из кустов, взмах крыльев птицы, речь человека, звон стекла. А запахи.... В основном они перебивались жидкостью из стекла, норовившей заставить закашляться, и мясом акулы, запахом солёных порывов со стороны воды. Слепота не мешала восстановить картину окружающего мира. Зашелестели широкие листья пальм, значит, они совсем близко, примерно в одном прыжке. Шин меньше, чем на расстоянии вытянутой руки. Акула приятно холодит бок. Вода сзади, почти что достаёт до тела.
....и всё было отлично, просто прекрасно и расчудесно, пока Шин не издал страшный звук, от которого у Коула едва, казалось, не лопнули барабанные перепонки. В ответ он сорвался на ультразвук и моментально закрыл уши ладонями, однако после этого в нос ударил запах акулы. Человек снова протягивал очередной кусок, и это заставило мутанта поднять голову и с опаской принять предложенное. Вообще-то, он мог и сам оторвать, но то, что именуется «заботой» всегда приятно, да и это могло означать, что будут ценные объяснения.
Как и случилось. Коул осторожно повторил звук «ха-ха-ха», который получился больше похожим на отчаянные попытки начать дышать: резко, неаккуратно и рвано, хоть и ему самому определённо понравилось. Шин сказал, что «это хорошо, весело и вообще». Если два последние слова скрывали свой смысл, то первое – понятно.
«Не угроза» - это когда не будут мучить и убивать, значит, это то же самое, что и «хорошо». Именно эти два слова он почти что никогда не слышал, но знал, что всегда за ними следует что-то.... хорошее.
Когда Шин снова издал тот самый звук, Коул напрягся уже гораздо меньше, хоть и по ушам снова ударило знатно, хоть он и снова вздрогнул, немного вжавшись в колючий песок. Он стерпел такое издевательство, пытаясь себе внушить, что это правильно, а неправильно – не понимать, как, зачем и почему люди издают «ха-ха-ха». Узнать бы, что такое «весело» – всё могло бы проясниться, но он не задавал лишних вопросов, с интересом слушая особо разговорчивого человека. Не каждый мог стерпеть отвратительный вид мутанта, а потому Коул тоже решил проявить много терпения и благосклонности по отношению к громким, неприятным звукам.
Кажется, он пропустил вопрос, но интонация ещё слишком тяжела для отчётливого понимания, а потому Коул сосредоточенно слушал и слушал, выхватывая отдельные слова и предложения из текста и понимания таким образом некоторую часть. Он даже пару раз посмеялся вместе с Шином и с чувством выполненного долга продолжал прочёсывать издаваемые звуки.... И против воли придвигался к человеку ближе, пока совершенно ясно не уловил биение чужого сердца и не ощутил тепло чужого тела.
Наверное, так правильно?