На ней была одна лишь длинная синяя мужская футболка с изображением известного рок-музыканта прошлого века и старые красные конверсы на босую ногу. Она плелась по коридору, чуть прищуривая глаза, стараясь разглядеть дорогу в полумраке – даже спустя несколько месяцев Энджи не могла привыкнуть к жизни в подземке с ее мрачными ходами. "Наверное, стоило попросить кого-нибудь отремонтировать лампы в этом ответвлении метро" – на этой мыслью девушка спотыкается на ровном месте и, издав тихий смешок, падает, раздирая коленки и ладони в кровь, отчетливо понимая, что нет никакого смысла винить освещение в том, что земля уходит у нее из под ног. Ей потребовались лишь три секунды, чтобы прийти в себя и встать на ноги, с полным безразличия видом отряхивая руки, и продолжить путь, словно бы ничего и не произошло. Локи заснул еще полтора часа назад, прижимая ее к себе, но девушка ловила себя на мысли, что просто не могла сомкнуть глаз. Где-то в ее комнате валялся рюкзак, набитый таблетками от бессонницы, которые она принимала уже несколько недель, и даже присутствие трикстера рядом не могло избавить от гложущего ее ощущения беспокойства. Она могла поклясться, что в последнее время тело бога стало чуть теплее, будто бы согреваясь изнутри. Но у нее не было никакой уверенности в том, что это не было домыслом ее воображения - может, ей самой стало слишком холодно? За последние месяцы она теряла слишком много, последние несколько недель принесли ей очередную трещину на некогда кристально чистом стекле рассудка, и единственным существом, которое было рядом с ней все это время, был Локи. Неизменная переменная ее жизни. Она тянулась к нему, он заменял ей всех на свете. Энджи видела в нем спасение и погибель. Мир катится к чертям из-за него одного, возможно, ее собственная жизнь катилась к чертям из-за него, и она это знала. Но чем дальше американка забредала в путы собственного сумасшествия, тем роднее и теплее ей казались объятия ее божества. Той ночью Энджи с грустной улыбкой поправила волосы своего асгардского принца и осторожно выпуталась из его объятий, прощаясь с ним взглядом - тогда она просто физически не могла оставаться с ним рядом, чувствуя, что внутри все было напряжено, как струна. Она ничего не говорила Локи о своем состоянии. Он не спрашивал.
Колени и ладони неприятно саднило, пока она добиралась до жилой части базы, но куда неприятнее были мысли, колючими иглами впивавшиеся в ее сознание. Оставалось так мало времени до того момента, как судьба Земли изменится окончательно и бесповоротно, так мало времени для несовершенных дел. Энджи спешила в свою комнату к заветным таблеткам, чтобы как можно забыться сном Спящей Красавицы на несколько часов. Не думать. Не видеть снов. Лишь несколько часов покоя - все, что ей было нужно. Ее грызла совесть за то, что она оставила своего Повелителя одного, она чувствовала себя еще более паршиво из-за этого, но не чувствовала в себе сил развернуться и пойти обратно. Вперед, не думая ни о чем - к забытию.
По мере приближения к казармам американка чувствовала, что начинала немного успокаиваться и приходить в себя - и тем неожиданнее стало для нее появление впереди загадочного силуэта, преграждающего путь. Ее зрачки испуганно сузились, стоило ей выйти из темноты, представ неспящему в свете ламп, и взглянуть на фигуру человека, слоняющегося по коридорам в столь поздний - или уже стоило сказать "ранний"? - час. Спутанные темные волосы, чуть нахмуренные брови, напряженная поза и внимательные глаза - в одну секунду взгляды двоих пересеклись, заставив их на удивление четко вспомнить друг друга и события мартовской ночи. Может быть, немного пьяной, может быть, немного обдолбанной. Их ночи.
Такое масштабное событие, как Лоллапалуза, неизменно привлекает к себе огромное внимание. Тысячи, тысячи тысяч людей собираются у мониторов, окружают сцену плотным кольцом, чтобы с восторгом внемлить словам, которые донесут до них их рок-божества - в этом году зрителем была и малышка Энджи. На несколько секунд брови американки взметнулись вверх, но ей довольно быстро удалось взять себя в руки - в конце концов, она догадывалась, что в армии ей еще предстоит встреча со своим рыцарем. Немногие пьянчуги из баров выступают на концертах с миллионными аудиториями, агитируя при этом разделить с ними место под знаменем Локи.
- О, Бруклин, да то же ты! - Энджи весело фыркнула. - Видела тебя по телевизору, ты был.. Неплох. Дашь автограф?
Она хитро улыбалась, перехватывая изменения на его лице и ошарашенный взгляд. Энджи наслаждаясь его удивленным видом, словно бы их встреча была невъебенно ярким событием на фоне ее серых дней и обладала крайней степенью важности. Она дала ему пару секунд для размышлений, мысленно ликуя. Ее несказанно радовала эта ситуация, и пусть даже на несколько минут, но в ней загорелся огонек жизни, смешанный с неугомонным пламенем азарта. У нее еще были несколько секунд в запасе, пока он не сообразит, кто же перед ним стоит, и ей жутко нравилась эта игра в темную лошадку. Она снова оказалась в дамках, и это безумно ей льстило.
- Жизнь рок-звезды тебя не испортит, я надеюсь? Тысячи фанаток по всему миру, разбитые сердца, плакаты с твоей мордашкой на чьих-то стенах...
Девушка сделала несколько шагов ему навстречу, проведя кончиками пальцев по стене. Взгляд Митчелла переметнулся к туннелю за ее спиной, который вел к одним единственным покоям, и улыбка на лице девушки дрогнула - она почти засмеялась, стоило ей заметить ту растерянность на лице мужчины, которая сопровождала его мыслительный процесс. Сложить дважды два так просто, и вместе с тем ответ кажется таким диким, верно? Метки на теле, таинственный ревнивец и путь в один конец, что виднелся за спиной девушки - картинка складывалась как нельзя удачно, правда?
- Никогда не была на вечеринках рок-звезд. Ты ведь устроишь ее для меня, правда? Все как в старые добрые - секс, наркотики, рок-н-ролл. По крайней мере, наркотики могу обеспечить, а рок-н-ролл уже с тебя, - девушка тихонько хмыкнула, - ну а уж с сексом придется прийти к компромиссу.
Она говорила естественно и непринужденно, словно бы заранее готовилась к этой встрече. И пусть та красивая чепуха, которую она несла, не имела абсолютно никакого значения, самым главным было то, что Спраут ни разу за время своего скромного монолога не отводила взгляда, стремясь поймать тот момент, когда Джон наконец отметет сомнения и признает, с кем ему довелось столкнуться тем странным вечером в бруклинском баре.

- Расписываюсь только на сиськах.
Девушка молча оттягивает вниз неглубокий вырез футболки насколько это возможно, с безразличным видом поглядывая на Митчелла, ничуть не удивившись бы, если бы у него в карманах и правда завалялась пара ручек.
- Только обойдись без несмывающегося маркера, пожалуйста, облегчи мне жизнь.
Фыркает Эн, отпуская футболку.
- А что, на твоей стене есть плакат с моей мордашкой?
- Не на стене. Попробуй заглянуть под подушку.
Пожала плечами Энджи, заправляя за ухо мешающую прядку и с раздражением отмечая, что ее волосы ужасно спутались, и, вероятно, пока ей удастся их расчесать, добрая часть останется на расческе.
"Плевать."
Джон приблизился к ней и замешкался, размышляя, что ему стоит делать в такой ситуации - девушка только ответила ему усталым взглядом. Как бы не отреагировал Митчелл, она это уже видела. Она не прятала свое звание и не выставляла его напоказ - что она вообще могла сделать с тем, что ей неподвластно? Просто так случилось, просто так произошло. Энджи еще никогда не доводилось вести задушевных бесед на тему блудниц с кем-то посторонним, просто потому что ей это не было интересно. Она видела неприязнь, она видела отвращение, она видела зависть и жалость, все эти предрассудки стали частью той цены, которую она заплатила за право быть с Локи, и она научилась закрывать на них глаза.
"В конце концов, с каких пор кого-то должно ебать, кто с кем трахается?"
- Если тебе интересно, это не из разряда "закрой глаза и думай об Англии", нет, все намного серьезнее. Как ни забавно, наверное, если бы отбор в блудницы проходил в виде конкурса, все было бы проще, а так...
"Увидел - захотел - присвоил - трахнул. Все просто." Американка слабо улыбается - ее собственная жизнь навсегда останется ее любимым анекдотом.
Взгляд мужчины скользит по ее фигурке и Энджи на мгновение почему-то чувствует легкий укол стыда оттого, что предстала перед ним в таком виде.
- Последствия божественных брачных игр?
Энджи медленно кивнула, не ощутив и малейшего удара по ее самолюбию, и отреагировала с лукавой улыбкой:
- Да, ты прав, стоило попросить сменить позу и не стоять так долго на четвереньках.
Пока она безуспешно старается стереть ладонью кровь с колена, будто бы это как-то подправит ее внешний вид, шатенка размышляет о том, что оставалась еще одна маленькая деталь, которую ей нужно было прояснить со своим рыцарем. Энджи выпрямляется. Пару секунд девушка изучала лицо Митчелла, стараясь прочитать его эмоции, но бросила это и спросила напрямик.
- Считаешь меня подстилкой? - спокойно поинтересовалась девушка, чуть приподняв брови. Наверное, такие вещи нужно узнавать в лицо. Американка медленно сократила оставшееся между ними расстояние и протянула руки к его лицу, осторожно, словно боясь его спугнуть, касаясь указательными пальчиками уголков его губ и немного оттягивая их вниз, избавляясь от его неестественной, лживой улыбки. - Не ври мне. Никогда.
Просто сказала Энджи, отступая назад. Чтобы как-то скрасить их общение она ухмыльнулась и кивнула на проход, ведущий к жилой части подземки. Она чувствовала себя глупо, стоя вот так посреди тоннеля в никуда. И еще ей нестерпимо хотелось курить.
- Пошли-ка отсюда.
Девушка повела Митчелла в сторону кухни, периодически искоса поглядывая на него, а затем снова погружаясь в свои мысли. Проморгав бессонно ночь наедине со своим принцем, она не имела и малейшего представления, который сейчас был час, и всей душой желала, чтобы на их пути не встретились другие жертвы, оказавшиеся в плену бессонницы. Ей повезло - ассортимент лотереи снов в ту ночь был благосклонен к солдатам Армии, и лишь один молодой парень, совсем еще мальчишка встретился им по пути - Энджи сразу же невольно напряглась, молча прошествуя мимо, кожей ощущая на себе растерянный взгляд солдата, и оттого чувствуя себя еще неуютнее. Она побыстрее скользнула на кухню, и пока Митчелл, сев на стул, провожал ее взглядом, без объяснений прошла мимо него, но потом остановилась на полпути и обернулась, против своей же воли заговорив.
- Не думаю, что ты поймешь, каково это. Всех смешит "захотел - присвоил", но больше всего других страшит невозможность измены. Я этого не понимаю. Неужели хоть одно, хоть одно ебаное существо в этом мире не заслуживает верности? - пауза. - Ты не представляешь, как ему это нужно. Он очень одинок.
Энджи отворачивается и подходит к стене, оставляя Митчелла наедине со своими мыслями. Она потянулась к верхним шкафчикам, где были припрятаны ее сигареты - футболка на девушке немного задралась, обнажая отсутствие на ней какого-либо белья, и Энджи раздраженно одергивает ее, успевая, впрочем, кончиками пальцев стянуть с полки пачку сигарет и зажигалку. Она бы взяла обычные, если бы в последнее время ей не взбрело в голову, что цветные сигареты "Собрание" ее веселят. Американка садится на стул рядом с австралийцем, достает розовую и щелкает зажигалкой. Щелк. Щелк. Щелк. Зажглась.
- Тебе Норти за такое надрал бы задницу.
Как бы между делом сказала девушка, медленно выдыхая дым, ничуть не страшась внезапного появления генерала с его запретами, да и вообще, кажется, не боясь уже ничего.

Отредактировано Angie Sprout (2014-01-07 18:56:48)

Энджи слышит слова Джона и не находит в них ничего нового. Ничего из того, что ей не говорили ранее. Ничего из того, о чем не думала она сама. Ее душит эта слепая готовность быть покорной для одного, и даже если обходя всю противоестественность и абсурдность ее отношений с Локи она смогла понять себя, это не значит, что она научилась объяснять себя другим.
- Я совершенно точно принадлежу кому-то - ты свободен. Ты всего лишь его солдат, но я целиком и полностью завишу от его воли. И разве не забавно, что из нас двоих недовольство показываешь ты? - хмыкает. - Знаешь, это мои самые долгие отношения, и, кажется, в них намечается какая-то стабильность, скрепленная словами "ты принадлежишь мне". А еще мы провели вместе Рождество. Наверное, скоро настанет очередь знакомить его с папочкой, верно? Уверена, им будет о чем поговорить. Эй, папа, меня трахает бог обмана! - она нервно рассмеялась. Энджи никогда не умела смягчаться в те моменты, когда ей было не по себе, и старалась приправить это изрядной долей грубости. Так легче - как будто тебя накрывают плотным одеялом, защищая от воздействия окружающего мира. И пусть Митчеллу будет противно, мерзко - ей все равно.
Она говорила много, неплично_непривычно много для нее самой. Это были слова человека, не совсем уверенного в том, что именно он говорит и кому он это говорит. Речь того, кто перестал следить за сказанным - просто потому что в этот конкретный момент слова потеряли для него всякое значение. Американка чувствует, что ей хочется сорваться с места, оттолкнуть Митчелла и запереться в своей комнате, потому что еще немного и непременно случится что-то плохое, но она не трогается с места. Ее что-то останавливает, хотя она чувствует всем нутром, что пожалеет об этом.
Австралиец встал со стула, чтобы какое-то время копаться в ящиках, и вернулся к блуднице, присев перед ней, чтобы заняться ее ссадинами. Девушка внимательно наблюдала за его движениями, чуть морщась, когда он касался царапин ватой с перекисью, и ощущая не менее неприятную тревогу внутри. "Зачем?.." Энджи свела брови, недоверчиво_обеспокоенно смотря на Митчелла сверху вниз, не понимая, чем заслужила такую заботу и оттого чувствуя слепое желание отодвинуться, зажаться в ожидании какого-то подвоха от мужчины. Неосознанное желание спрятаться от чужой доброты, которая пугает больше любой боли.
Мужчина убирает ватки и задает вопрос, вызвавший у Энджи рой мыслей в голове.
- У тебя все в порядке?
В порядке. Так, значит. "Что такое порядок? Может ли мой порядок приравниваться к его порядку? А если ему кажется, что я в порядке, но это не так - значит, я все равно в порядке, только в его порядке?" Энджи промолчала и потянулась за новой сигаретой, зажгла ее, поднесла ко рту и тут же потушила в нервном жесте, не успев затянуться.
- Ты ведь давно здесь, верно? Просто так они бы не пустили человека с улицы на сцену, - Энджи сделала короткую паузу, давая себе время. Время, время, время. Она вечно старалась что-то отсрочить, что-то отодвинуть. Потому что не была уверена в том, что ей нужно было. Что ей нужно было сделать или узнать. Потому что была трусом. – Ты был на миссиях? Скольких ты уже?..
Девушка тут же осеклась и резко взмахнула ладонью, показывая, что не желает слышать ответа на этот вопрос.  Ее это не волновало. Любопытство. Везде это гребаное любопытство. "Любопытство сгубило кошку, мою девственность, мое здоровье и мою свободу. Кошку жалко." Она не хотела этого знать, потому что так, наверное, было даже лучше. Оставался только один вопрос, комом застрявший у нее в горле, и ей нестерпимо хотелось встать и убежать прочь, не к Локи, не в казармы и даже не в свою квартиру, просто идти, бежать, ехать, чтобы следующим утром обнаружить себя где-то в Небраске или Оклахоме, подальше от всевозможных истин, потому что, наверное, этот ответ ей тоже не следовало знать.
- Просто ответь на один вопрос, хорошо? – она сделала прерывистый вдох, посмотрев Митчеллу старшему прямо в глаза. – Двадцать восьмого марта ты случайно не ходил по магазинам?
Двадцать восьмое марта. День терракта в торговом центре. Черный день календаря, траур по всей стране. Обращения властей, паника по всему миру, заголовки жирными шрифтами с вопросительными знаками в конце предложений и один звонок на мобильный, повергший Энджи в ужас - там находился ее друг. Все эфиры заполонили экстренные новости, репортажи – каждые пять минут с места событий, пока наконец не прогремел последний, финальный взрыв. Представление закончилось. Выжившие актеры – солдаты Армии – могут разойтись.
Ее не допускали до отчетов о делах армии, не говорили ей о результатах миссий и не вдавались в подробности операций при разговоре с ней. Она была просто забавным человеком, дополнением к армейскому составу, но ни в коем случае не полноценным солдатом. И как бы американка мысленно не бунтовала, не сопротивлялась этому в душе, она была искренне благодарна за то, что не могла узнать имен тех, кто был участником того террористического акта. Сейчас ей важно знать лишь про одно имя, и это в тот момент действительно было важно для нее, просто потому что так казалось воспаленному мозгу Энджи, и этот вопрос она решилась задать. Вероятность того, что, возможно, она сидит рядом с убийцей своего друга пробирала до мурашек, но на лице, в позе и даже в остекленелых глазах девушки читалось какое-то отчуждение, безразличие, будто бы даже признание Митчелла в этом грехе не заставило бы ее наброситься на него в заведомо обреченной на провал попытке сломать ему что-нибудь, выместить на нем свою злость и отчаяние, но самое главное – бессилие. Она не была уверена в том, что должна была сейчас чувствовать и что чувствовала на самом деле. Не понимала, почему не задавала этого вопроса кому-нибудь другому солдату. Просто сейчас ей было важно знать, что образ мужчины из бара останется все таким же и не омрачится знакомыми пятнами крови поверх ее воспоминаний.
Она снова опускает голову.
- Нас не пустили на похороны. Сказали, что мы – отбросы общества, испортившие его жизнь, и не имеем права находиться там. Поэтому мы все просто столпились на холме неподалеку и наблюдали за всем со стороны. А потом мы запустили салют. Прямо во время церемонии. Это был просто чертовски красивый салют, Митчелл. Мэтти бы он понравился.
Причастность к организации, повлекшей за собой бессмысленные жертвы, пожирала ее изнутри, губила те жалкие ниточки_связи, оставшиеся между Энджи и внешним миром. Ей было страшно смотреть в глаза своим друзьям, ей было страшно смотреть на дни календаря, она боялась того дня, когда раскроется ее тайна, потому что знала - в гибели парня будут винить ее. Ее, утаившую свою связь с Локи, ее, не предупредившую об опасности. И, что самое ужасное - девушка не чувствовала в себе сил отразить грядущие нападки. В произошедшем она винила себя сама. И в том, что лишь может произойти с ее близкими - тоже.
- Эти ребята - все, кто у меня есть. Точнее... не так. Мне бы хотелось, чтобы так было. На самом деле у меня нет никого.
Энджи разводит руками и пожимает плечами. Она - ребенок улиц, не по происхождению, но по выбранному ею пути. Постоянно окруженная людьми, купающаяся в чужом внимании, но готовая снова и снова пичкать себя химией, чтобы потом свернуться в клубочек где-то в углу своей квартиры вдали от подземки и на несколько часов растворится в пустоте и исчезнуть. Просто потому что на самом деле без нее этот мир не изменится. Просто потому что приходящие к ней гости стали замечать на стене возле кровати следы чьих-то ногтей, оставленные чьими-то руками бездумные узоры на обоях. Она не помнит, как наносила их, слепо стараясь убежать от монстра внутри себя, жалобно скребущего ее сердце, старательно прорывавшего уродливыми когтями поутину ее нервов, чтобы выбраться наружу и спастись от той медленной смерти, к которой приводила свое состояние американка.
- Думаешь, все будет в порядке? - совсем тихо. Краем глаза американка ловит свое отражение в кухонной утвари - растрепанные волосы, поза уставшей шарнирной куклы, глаза перепуганного оленя, пальцы теребят край футболки.
Она не разбиралась в своей жизни, но понимала одно - ей нужна была помощь.

- Довольно.
Энджи обожгла Митчелла холодным взглядом, негромко, но уверенно прерывая этот нелепый спор, и снова опуская глаза, не желая больше смотреть на австралийца, который перешел черту. Девушка сжала пальцами стул, на котором сидела, так, что костяшки пальцев побелели, выдавая ее напряжение. Гордыня никогда бы не позволила ей признать, что не знающий ее человек мог за десять минут общения обнажить все ее слабые места и ударить по ним. "Пошел ты. Знай свое место". Она почти готова была сказать это, поставить Джона на место, потому что не могла позволить ему так просто ткнуть ее носом в ее собственное дерьмо, как маленького котенка. Эти слова замерли у нее на губах, Энджи хотела это произнести. Но за следующие несколько минут она не сказала ничего. Она молчала. Проглатывала, не произнося ни слова. Впитывала в себя - не только в ту ночь, но последние несколько месяцев. Энджи отказывалась признавать, что все это - в ее голове. Сама губила свою жизнь, сама стала источником всех своих бедствий и несчастий. Она всегда плыла по течению, и мысль о том, что она сама бессознательно управляла этим потоком, болью отзывалась в ее висках. Может быть, все это заложено в ее генетическом коде. И кто знает, может быть, все ее прошлые и будущие ошибки уже предрешены. Вся та желчь, которую она слышала и излучала сама, вся та злоба и отчаяние, когда ты сторонишься людского безразличия и еще больше пугаешься желания помочь - все это превращалось в кислоту, кипящую внутри, разъедающую изнутри разрушительную силу, которую в какой-то момент просто невозможно сдерживать. А может, Энджи никогда не избавиться от нее. Вдруг она текла в ее венах, была воздухом в легких, скупыми слезами, застывшими в уголках глаз? Может быть, Энджи и была этой кислотой.
Блудница чувствовала успокаивающие прикосновения мужчины, слышала голос, пытающийся ей что-то втолковать и задающий ей простые вопросы, на которые у нее не было сил ответить "да" или "нет". Ей хотелось ему поверить, поверить в то множественное число, с которым он к ней обращался, будто бы она была частью чего-то, будто бы она не была одна. Исчезнуть где-то в его крепких, уверенных объятиях, успокаивающих сильнее всяких слов. Хотелось, очень хотелось, но она не могла этого сделать. Даже отстаивать свою позицию больше не могла.
- Да откуда ты вообще взялся? - Энджи подняла глаза к потолку. У нее началась защитная реакция, потому что гораздо проще страдать, чем позволить наконец единственной живой душе, которой было до нее хоть какое-то дело, помочь тебе. Вместо того, чтобы потерпеть и оторвать пластырь, она предпочитала срастись с ним навечно. Ведь никто не может заверить ее в том, что без этого пластыря в ее рану не попадет новая, куда более болезненная зараза. Ей совсем не понравилось все это подобие откровенного разговора, и она старалась вернуться обратно в свою зону комфорта. Не хватало только на самом деле разреветься на глазах ее мужа из бара подобно маленькой беспомощной девочке, какой он ее и видел. - Кто ты такой, чтобы разбрасываться такими громкими словами?
Девушку сотрясала легкая дрожь, и холодные руки все никак не желали согреваться. Она осталась глуха к его словам, но лишь на тот момент, ей было неуютно, и под проницательным взглядом Джона она чувствовала себя прижатой к стенке, зажатой в углу дичью, и некуда было от него деться. Не было щита кроме собственных слов.
- Ты же мне никто. Да я же плачусь мужику, с которым единственное, что у меня было - кружка пива!..
Она издала смешок. Потом еще и еще, пока вдруг ее не пронзил смех от осознания нелепости этой сцены. Осторожно, словно дикий зверь, она сделала пару шагов вперед навстречу чему-то новому, но испугалась и перепуганной ланью поспешила удрать назад. Такие проблемы, как у нее, не решишь двухминутным монологом. Джон мог играть в психолога, но он не учел, что она просто не привыкла ко всему этому. А люди - как и животные - всегда бегут от неизвестности.
- Пьяница из бара учит меня жизни!
Энджи смеялась и все никак не могла остановиться. Неужели она выглядела настолько жалко, что даже первый встречный вот так просто берется копаться у нее внутри? Неужели она сама пала так низко, что на несколько минут поверила, будто ей станет легче от разговора с ним? Энджи смеялась до тех пор, пока из ее глаз не хлынули разъедающие слезы, обжигающе горячие, они текли по щекам и она никак не могла им препятствовать. Ее пробила дрожь, девушку затрясло всем телом, и Энджи не знала, как это остановить. И если бы кто-то сказал, что у нее началась самая настоящая истерика, она бы, пожалуй, рассмеялась еще громче, разбудив спящих солдат. Блудница вырывает руки из ладоней мужчины и закрывает ими рот, вдруг посчитав, что неприлично смеяться в лицо чужим людям, не понимая, что начала издавать жалобные всхлипы, уже давно перестав контролировать себя. Давно. Слишком давно. Это был предел ее безумия, и она начинала чувствовать, что ей уже становится не так и смешно.
Закрывая лицо руками, американка продолжала издавать невнятные звуки, похожие на смех и всхлипы одновременно, она встречается на несколько секунд взглядом с Митчеллом, и от его вида ей становится еще хуже. Энджи опускает глаза, представляя себе все то же лицо австралийца, и делает над собой усилие, глубоко вздыхая. Но вместо успокоения она чувствует предательский спазм, холодком пробежавшийся по ее спине. Волна тошноты поднимается вверх по его телу к самому горлу, не позволяя Энджи убрать руки от лица, и девушка резко вскакивает с места, бросившись прочь из столовой в сторону туалетов, оставляя Джона позади. Кислота требовала высвобождения.
Не успев проверить, заперла ли она за собой кабинку, блудница сжимает пальцами ободок унитаза, наспех убирая волосы с лица и заправляя их за уши, и склоняется над ним, освобождаясь от легкого ужина.
- Если ты зайдешь сюда, я раскрою тебе череп об унитаз, - прохрипела девушка, сплевывая остатки мерзкой жижи, и попыталась было утереть губы рукой, но, опомнившись, дотянулась до висящего рядом рулона и оторвала кусок туалетной бумаги, насухо вытирая рот. Ноги отказывались держать ее. Энджи не была даже уверена, пошел ли кто за ней, и ради всего святого, она хотела, чтобы ее оставили одну. Она больше не хотела исповедей, потому что это оказалось не так легко, как ей показалось. Ей снова стало безумно страшно, что она станет зависимой еще от одного человека, позволив ему играть роль ее личного психиатра. Это было гораздо интимнее, чем все то, что могло произойти между ними с Митчеллом в первую встречу, гораздо интимнее самого грязного секса. Довольно с нее. Она может справиться сама. Может, может... конечно же, ложь.
С едва различимым стоном девушка опирается спиной о стену кабинки, подтягивая ноги к груди, и принимается массировать виски пальцами, пытаясь собрать воедино мысли, текущие лениво и медленно, словно героин. Она перебирала в голове все средства, которые могли ей сейчас пригодиться, но ни одно лекарство, пришедшее ей на ум, не было выписано ей для лечения каких-либо болезней. Нужно было сваливать отсюда, из подземки, пока она не совершила еще какую-нибудь глупость. Ей не добраться до своей квартиры самостоятельно, нет, надо было брать такси или звонить кому-нибудь, что неизбежно означало встречи с людьми и пустые разговоры. Энджи делает глубокий вздох, считает до пяти и медленно выдыхает. Один, два, три, четыре, пять. Вдох. Один, два, три, четыре, пять. Выдох. Блудница утыкается носом в свои колени и прикрывает глаза, так и не удосужившись оглядеться. Она совсем не против заснуть прямо здесь, если удастся, лишь бы не донимали.

Отредактировано Angie Sprout (2013-12-10 23:28:33)

Энджи на несколько секунд задрала голову к потолку, подставляя лицо тусклым лучам лампочки, этого искусственного солнца, и грустно улыбается. К этому сводилась вся ее жизнь - в каждом источнике света искать тепло, стучаться об окна, словно птица, не понимая, что путь на свободу навсегда прегражден оконным стеклом. Блудница боялась пасть в глазах своего Повелителя. Что бы он сказал, увидев ее такой?.. Она чувствовала себя слабой, недостаточно стойкой для этого места, просто потому что людей в армии, какой бы пост они не занимали, принято считать за бесстрашных героев голливудских боевиков - она не могла быть такой. Храброй, уверенной, стойкой. Все бы отдала за такую способность, просто научите ее - и она станет сильнее. Но сейчас это было не в ее силах. Если из грустных историй и правда получаются хорошие книги, то Энджи вполне могла написать небольшой сборник автобиографических рассказов и получить за это неплохое бабло. Девушка вновь роняет голову, обхватывая свои колени руками.
У нее не было нормального детства, она повзрослела так быстро и в то же время все еще осталась маленькой девочкой, которая сейчас была до смерти напугана. Ей было плохо. Уже несколько дней она горстями глотала выписанные по рецепту таблетки от бессонницы и тревоги. Это страшно - оставаться одному. Энджи взрослела одна, Энджи менялась в одиночестве и теперь молча смотрела на то, как незримо меняется мир вокруг нее, не имея права голоса. У нее не было того, кто помог бы пережить происходящие вокруг нее перевороты, и ей приходилось справляться одной. Она не могла идти со своими проблемами к Локи. Блудница искала в нем укрытие и забытие, превращаясь рядом с ним в солнечного и невероятно счастливого человека - без притворства, ведь она действительно была влюблена в бога, влюблена в ту себя, что находилась с ним, и не позволяла трикстеру хоть на минуту задумываться об ужасах его душевного спокойствия, потому что так надо. Не могла идти к знакомым. Не могла довериться соармейцам. Никому. Как только она вступила в Армию Локи, она еще больше отдалилась от людей, и ничем хорошим это закончиться не могло.
Но из каждого правила есть исключения.
- Что-то мне кажется, мой череп встретится с унитазом как-нибудь попозже, хах?
Дверь кабинки открывается, и Энджи вздрагивает от звуков чужого голоса. Она сделала все, чтобы оттолкнуть Джона от себя, но он все еще был рядом с ней. И это было чем-то невероятным. Ей встретился тот, кто остался.
Так случилось, что этой ночью именно он оказался рядом, говоря ласкающие слух слова утешения. Так произошло, что именно его руки сжимали ее ладони, когда это было необходимо. Это было страшно – открыться кому-то, довериться после стольких месяцев отчуждения от людей, и Энджи боялась, что ее минутная слабость обернется против нее оружием в руках австралийца, боялась, что еще сотни раз пожалеет о том, что заговорила с ним этой ночью. Но Митчелл казался ей таким надежным, взрослым, сильным, уверенным, таким… своим. Блудница страшилась того, что могло твориться сейчас в его голове, и на какое-то мгновение у нее снова появилось трусливое желание сбежать, чтобы обрезать все ниточки-связи с этим невольным свидетелем ее слез, коридорным полуночником, рок-звездой, забавным мужем из бара. Будто собака с улицы, она удивлялась прохожему, который вместо равнодушия или пинка подкинул ей еду. Она надеялась и боялась одновременно, что наутро Джон не вспомнит о ней, посчитает произошедшее странным сном и они пойдут по жизни дальше параллельными дорогами. Он смог сделать то, что было неподвластно другим столь долгое время. То, что она топила алкоголем, запивала таблетками и предавала забвению во время встреч со своим богом. И возможно, тот лекарственный курс из наркотиков, который она выписала себе сама, изначально был в корне не верен, быть может, ей просто нужно было найти Митчелла раньше или найти Митчелла в другом человеке, обратившись за помощью, а не давя в себе способность испытывать страх с заведомо бесполезным результатом и лишь бо́льшими потерями для своей психики, морального и физического здоровья. Энджи действительно хотелось бы быть лучше и не впутывать в свои проблемы других людей, справляться со всем самой и сделать для этого мира что-то полезное - не на уровне страниц в Википедии, на уровне простой книги чьей-нибудь человеческой жизни. Временами ей кажется, что она родилась с какой-то прорехой в голове, которая в один момент проявилась, проросла в ее голове, не позволяя ей жить нормально и с каждым годом разрастаясь, делая ее неправильной, проблемной, бесполезной, чужой, ошибкой. И сейчас, заплаканная, выдохшаяся, растрепанная, потерявшая свою корону, напуганная, отчаявшаяся ошибка с разодранными коленями и ладонями сидела и смотрела на того, кто мог бы стать ее спасением. Утро покажет, утро расскажет, по силам ли Джону Митчеллу спасти ее, или же он навеки закатает в бетон те остатки доверия к людям, что у нее остались. Во что он ввязался, оставшись с ней тогда, когда должен был бежать сломя голову? На что он подписался, какую ношу он взвалил на свои плечи? Энджи прикрывает глаза.
Ту, что она была не в состоянии нести одной.
"Да что же ты творишь?" Энджи вновь вглядывается в лицо мужчины, не находя в себе более сил бунтовать или же делать что-либо вообще. "Почему не уходишь?" У нее слегка кружилась голова от всех тех эмоций, что она пережила за последний час - это было выше ее сил. "Почему возишься со мной?.. Разве у тебя нет никаких дел с утра?" Девушка позволяет подхватить себя на руки, не чувствуя себя причастной к происходящему, натягивает футболку пониже и осторожно обнимает австралийца за шею, делая преисполненный спокойствия вздох. Теперь, когда она больше не чувствовала напряжения, согревающего вены подобно огню, Энджи вдруг явственно почувствовала холодок, гуляющий по коридорам подземной базы. Она инстинктивно постаралась прижаться поближе к Митчеллу и положила голову ему на грудь, что можно было счесть невероятно трогательным жестом доверия.
- Отнеси меня в мою комнату, Митчелл, - негромко попросила девушка, взглянув на армейца из-под полуприкрытых ресниц, и кивнула в сторону жилой части, указывая дорогу.
Страшно? Да. Очень. Невероятно страшно.
Но ей так хотелось поверить еще хоть кому-то.
Путь до казарм остался в памяти Энджи темным пятном. Все, что она знала на тот момент – это то, что каждый раз, когда она видела того мужчину, что был сейчас рядом с ней – за стойкой, на экране телевизора, в коридоре – с ней происходило что-то невероятное, необычайно сильные всплески эмоций. В Митчелле было что-то невероятное, чему она не могла пока дать названия. Мысленно девушка возвращается к декабрю и первым впечатлениям о другом существе, так же внезапно ворвавшимся в ее жизнь. Ей думалось, что Локи никогда не смог бы стать принцем на белом коне или хотя бы прекрасным нищим, что похитит сердце девушки своей искренностью и благородством, тогда он скорее был похож на эдакого злого колдуна, который стучится в чужие жизни и толкает притягательные отравленные яблочки понравившимся девочкам. Энджи боялась заходить слишком далеко в своих сравнениях, но с улыбкой, которая осталась незамеченной для Джона, подумала, что, наверное, порой стоит поверить сказкам с хорошим концом и поверить в существование доброго пьянчужки-простолюдина с большим сердцем.
Девушка открывает дверь, и перед взором двоих предстает неприметная комнатушка с расклеенными на стенах рисунками и тем хаотичным порядком, который часто можно заметить в жилищах тех людей, которые не сидят дома подолгу. На кровати лежал открытый альбом с ее рисунками. Энджи на дух не переносила дневники, но зачастую использовала рисование как способ законсервировать воспоминания. Она любила, ненавидела и прощала глазами - для американки верно переданный взгляд собеседника в переломный момент ее жизни значил больше десяти страниц слезливого текста. Ее альбомы хранили ее память, ее воспоминания, ее жизнь на своих страницах. Парень с сигаретой в руках и крошечным ожогом на груди. Следующая страница - темноволосая девушка без лица тянется к нему, прижимая к себе его загорелое тело и откидывая голову назад. Вид на ее любимый музыкальный магазинчик на Стейтен Айленд. Поцелуй с яркой синеволосой девушкой с дредами и татуировками, держащей бутылку виски в свободной руке посреди Центрального парка - казалось бы, две любовницы были героинями фотографии, удачно сделанной за секунду до крика фараонов. Последний набросок счастливой пары, сделанный уже после того, как их отчаявшиеся родственники убрали улыбающиеся фотографии с полицейских стендов "Пропавшие без вести". Игра в русскую рулетку. Залитая зеленым светом комната и сплетенные в единое целое тела - волосы девушки разметалась по подушке, она чуть прогибается в спине, подаваясь навстречу мужчине с черными как смоль волосами. Зарисовка Одри, Каина и Беты в рождественскую ночь - неподалеку от них стоит Локи, улыбающийся на удивление мягкой улыбкой. Впервые за весь альбом вырванная страница - только в углу страницы остался клочок бумаги с изображением, отдаленно напоминавшем кепку фирмы "Nike". Записки сумасшедшего для человека, который управляется с кистями, ручками, карандашами и планшетом лучше, чем с фотоаппаратом.
Здесь были и выдуманные рисунки, порождения ее кокаинового разума. Но если Митчелл полистает вперед, он совершенно точно наткнется на собственное изображение с микрофоном в руках, окруженного расплывчатыми силуэтами его прелестных девочек. Этот момент совершенно точно заслуживал место в ее коллекции.
Энджи любила свои рисунки, умело играя с их помощью одну только ей известную мелодию по собственным нервам, словно смычком. Это было личное. Единственное окно в ее внутренний мир, которое она когда-либо позволяла себе открыть.
Рядом с кроватью валялся открытый рюкзак, набитый всякой мелочью - белье, футболки, плеер, конверт с фотографиями, злополучный футляр для очков с припрятанным пакетиком внутри. Энджи задевает рюкзак ногой, и он падает на пол, приглушенно загремев и заставив ее вздрогнуть. Из него выкатывается наполовину пустая баночка с прописанными ей таблетками от бессонницы, которую девушка на автомате загоняет под кровать ногой, испытывая непонятный страх оттого, что перед Митчеллом откроется новая грань ее зависимости. Марихуана, пакетик кокса, ксанакс, несколько марок ЛСД, экстази всех цветов и размеров с милыми изображениями на таблетках. Ее комнаты были похожи на лавки диковинных вещей. Здесь происходят чудеса, о которых другие и не догадывались. Таблетка на языке воссоединяет тебя с твоими чудовищами, позволяет поцеловать каждого из них в висок и зарыться носом в собственные нервы, как в мягчайший пух. Ей нужно было это - чтобы оставаться в себе. Но сегодня она нашла другое лекарство.
Энджи отпинывает рюкзак в сторону, чтобы скрыть его содержимое на своего гостя, и как ни в чем не бывало переключает свое внимание на австралийца. Она знала. Знала, что он видел баночку, знала, что он знал или догадывался. Видела это по омрачившемуся лицу. Но в ее глазах читалась непередаваемая мольба – не сейчас, пожалуйста, не сегодня, слишком много всего изменилось для нее этой ночью, она так устала и не выдержит разборок, и Митчелл терпит мысленное поражение, ради ее же блага не задавая никаких вопросов. Все это можно отложить, все это может подождать.
Энджи достает из прикроватной тумбочки мятную жвачку, стремясь окончательно избавиться от неприятных ощущений кидает ее в рот, скидывает кеды и забирается в кровать, укрываясь теплым одеялом, и только тогда в полной мере к ней приходит осознание, насколько она замерзла. Взгляд девушки скользит по фигуре, стоящей возле ее кровати. Больше Митчелл ей ничего не должен. Он сделал все, что было в его силах, не требуя ничего взамен, но у Энджи была еще одна просьба, которую она решилась озвучить вслух. Она уже не могла исправить случившегося, да и, думалось ей, повлиять на его впечатление от произошедшего ей тоже не суждено. Образ очаровательной беззаботной наркоманки вдруг омрачился гнойными ранами где-то на сердце, роль парня из бара окрасилась чьей-то кровью. Ей больше нечего терять, нечему стесняться перед тем, кто так просто вытряс карты из ее рукавов. В голову американки закрадывается совершенно неуместная мысль о том, что Джону, должно быть, везло бы в покер с его-то способностями, и Энджи расплывается в едва заметной улыбке. Если он решил остаться, то пусть не уходит и сейчас.
- А теперь залезай сюда и обними меня как следует.
С негромким смешком произносит блудница, убирая жвачку, и с удовольствием ловит его удивленно-насмешливый взгляд. Энджи подается вперед и ловит его за руку, тянет на себя, что, конечно, было довольно жалкой попыткой сдвинуть армейца его с места. Австралиец улыбается уже знакомой ей улыбкой, снимает куртку и обувь и ложится рядом, обнимая ее за талию. Пусть не совсем так, как он хотел той мартовской ночью, пусть при других обстоятельствах и на других условиях, но он здесь, с ней, в ее постели, и значит он для нее гораздо больше, чем просто случайный любовник.
- Останься со мной. Я ненавижу спать одна.
Пробормотала себе под нос Энджи. Она ведь его почти не знала - зато он словно видел ее насквозь, и это было интимнее, чем остаться перед ним без одежды. Что помешает Джону зарезать ее во сне, обокрасть, изнасиловать? Вот так впускать незнакомого человека, который стал тебе ближе многих твоих так называемых "друзей", к себе в дом и в сердце – прямое доказательство того, как же сильно Энджи запуталась в этой жизни и в себе.
По-прежнему страшно, но очень хочется поверить.
Девушка чуть приподнимается, внимательно смотря на Митчелла сверху вниз, и заглядывает ему в глаза.
- Ты со всеми такой? Вечный комплекс доблестного рыцаря?
Энджи вглядывается в его лицо и осторожно проводит кончиками пальцев по его бровям, виску, скуле, изучая его лицо и задумчиво покусывая собственную губу, легкими прикосновениями поглаживает щеку, дотрагивается до щетины и натыкается на самодовольную улыбку.
После бури всегда наступает штиль.
- Почему ты не ушел? Знаешь, такой меня еще не видел никто, - американка чуть нахмурилась, голос ее звучал мягко и устало. – Ты ведь понимаешь, что мне придется теперь убить тебя и замарать руки?
Она прикусила кончик его носа с целью убрать эту улыбку с его лица, поддразнивая Митчелла, задирая его, как Моська в сказке задевала Слона, нависая над ним, очаровательная в своем трогательном внутреннем спокойствии, улыбающаяся сквозь сковывающую усталость, кажущаяся такой маленькой по сравнению с ним. Она чувствовала себя так, будто все силы разом покинули ее, настолько измотала ее схватка с ее страхами, и какой же непривычно опустошенной она себя ощущала из-за вмешательства Митчелла в старательно взрощенный в глубине ее души сад кошмаров. Он вырвал ядовитые растения и накрыл шипы пуховым одеялом. Он мог уйти, но не оставил ее, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы пошатнуть что-то у нее внутри. Американка сонно моргнула, понимая, что сегодня снотворное ей не понадобится, наклоняется еще ниже и тихонько урчит Митчеллу на ушко, слабо улыбаясь. Должно быть, он решит, что она совсем спятила, и ей нечего будет на это ответить. Она еще немного покривлялась, пока Джону не удалось волшебным образом утихомирить ее, покрепче обхватив за талию и прижав к себе, и напоследок Энджи жмурится, подавляя зевок, тянется вперед и мягко целует мужчину в щеку. Устраиваясь поудобнее у него под боком, она поближе прижимается к Митчеллу и закрывает глаза. У нее нет сил говорить это трудное слово «спасибо», но она надеется, что он поймет ее без слов.