Вернувшись в спальню, увидеть на своей кровати божественно красивого мужчину мечтают многие женщины. Но агент Романофф доподлинно известно, что от мужчины, сумевшего незаметно проникнуть в комнату особняка, принадлежавшего ЩИТу, ничего хорошего ждать не приходится. Особенно если это божество двумя неделями раньше в цепях и «наморднике» было отправлено под конвоем брата на высший суд. Богу лжи и коварства безразличны суждения женщины, он сидит на краю аккуратно заправленной кровати, словно на троне Асгарда, и медленно чистит персик. Бледные пальцы сжимают острый, несоразмерно большой для такого занятия кинжал, тончайшая кожица покорно отстает от сочащейся мякоти. Сок течет по белой коже, собираясь на запястьях крупными каплями, и срывается вниз, на пушистый ковер из натуральной шерсти. Осознание того, что Локи здесь не один, приходит слишком поздно – тяжелый удар по затылку роняет женщину на пол, на какое-то время прерывая все мыслительные процессы.

В сознание женщину приводит резкая боль в запястьях. Подчиняясь силе бога, руки опутывает тонкая проволока, сводя их вместе за головой. Металл врезается в плоть, стягивается, до мяса сдирая кожу, чувствительность пропадает, сменяясь болью в ранах – Наташа знает, что если путы в скором времени не ослабить, то начнутся некротические изменения в тканях, после которых почувствовать кисти рук возможным уже не представится. Из темноты возникает знакомый силуэт, и реакция подводит во второй раз, смазанная мелькнувшей на секунду надеждой. Клинт переворачивает пленницу лицом вниз, устраиваясь на ее еще не связанных ногах, заставив мышцы спазматически сократиться от тяжести тела.

Безмолвный и все это время не шелохнувшийся Локи поднимает голову, не выпуская фрукт из рук (крутить головой, чтобы проследить за его действиями, Романофф дозволено) и легко кивает мужчине. Пальцы лучника проходятся по позвоночнику, но движения не привычно ласковые - в них чистая расчетливость. Когда они достигают нужного позвонка, Наташа еще не верит, даже слыша оглушительный хруст, электрическим током пронзивший все тело. Боль в руках более жуткая, пульсирующая - страшно даже двинуться - проволока вгрызается в раны, норовя достичь костей, спина же почти не болит, и вес Хоукая также не ощущается. Вообще, ниже поясницы не чувствуется больше ничего.

- Страшно? – на мгновение забытый бог смотрит на перепуганную женщину с ужасающей гримасой вселенской скуки, чуть скрашенной слабым отблеском любопытства. Будто познавшее все чудеса мира божество изучает излюбленное, но старое, почти забытое, уже приевшееся зрелище.

- Я ведь обещал тебе это. Боги своих слов не забывают, - он ерзает на постели, устраиваясь удобнее, вонзает кинжал в очищенный персик - блестящее в лунном свете лезвие легко отхватывает тонкий пласт истекающей соком мякоти - и подносит его к бледным губам. Локи приоткрывает рот, прихватив зубами отрезанный кусочек и медленно, с наслаждением слизывает с наточенного металла сладкие капли.

- Твой бесценный Бартон - мой. Всецело. Думаешь, можно разрушить заклинание хтонического существа когнитивной рекалибровкой? – смеется беззаботно и в то же время зло. – Он прибежал к моим ногам, словно верный пес, стоило только посвистеть.

- Что тебе нужно, ненормальный? – Наташа сопротивляется до последнего, зная, что стоит лишь показать собственный страх, как все будет потеряно. Особняк полон людей, в комнате точно есть камеры слежения: кто-нибудь все равно узнает и придет, вопрос только – когда? До этого момента нужно потянуть время, успокоиться и вывести Локи из себя, что будет несложно, зная его болтливость и вспыльчивость. Ничего ужасного еще не случилось, шрамы на руках останутся, не первые и не последние, а спина… об этом агент Романофф старается не думать, убеждая себя, что кто-нибудь сможет это исправить, есть ведь еще Старк со своими навороченными протезами, только бы сейчас избавиться от этого психопата.

- Разве я позволял ей говорить? – божество картинно удивляется, вздергивая одну бровь, обращаясь к Клинту. – Исправь.

Мужчина вытаскивает из-за пояса армейский нож и переворачивает пленницу на спину, приложив головой о пол. Склонившись, он сжимает ей горло одной рукой, второй, с зажатым в ней оружием, пытается открыть прочно замкнутые губы. Наташа извивается под ним, стараясь вырваться, но все ее попытки обречены на провал, о чем ей известно где-то в глубине души. Челюсти разжаты, пальцы, жестокие, загрубевшие от оружия, бесцеремонно проникают в ее рот, сжимают скользкий от горькой слюны язык, и острое лезвие с нажимом проходится по трепещущей плоти. Она не кричит даже - хрипит, потеряв голос, стонет и скулит, захлебываясь собственной кровью, заливающей глотку, и бесконтрольной паникой, затмевающей глаза.

- Не надейся отделаться так просто, девка, - надменный голос Локи доносится откуда-то издалека, оставаясь лишь шумом. Положение исправляет звонкая пощечина Бартона, она отрезвляет, почему-то притупляя боль и возвращая ясность сознания. – Твой любовник искусен не только в постели, как видишь. Я вообще-то намекал на кляп, но, видно, твои речи ненавистны не только мне.

Кровотечение останавливается под воздействием магии бога, и женщина переворачивается на бок, судорожно кашляя, сплевывая кровь, чувствуя, как к горлу подступает скользкий комок рвоты от привкуса соли и металла во рту. Передышка оказывается недолгой: повинуясь молчаливому приказу Локи, Бартон возвращает тело пленницы в исходное положение и начинает сосредоточенно расстегивать все крепления и пояски на комбинезоне, не гнушаясь разрезать неподдающиеся ремни. Романофф не хочет смотреть на свихнувшегося Клинта, она завороженно следит за застывшей на кровати фигурой. Бог лжи отвлекается, перестав наблюдать за действием, сосредоточившись на персике в руках. Ровные белые зубы вонзаются в сладкую переспелую плоть фрукта, вырывая кусок, липкий сок течет по тонким губам, острому подбородку, капает на шелковые простыни, оставляя безобразные разводы. Однообразные незамысловатые движения заканчиваются, когда в изящных пальцах остается только обглоданная косточка с несколькими волокнами мякоти.

Почти обнаженная Наташа, Клинт возится с сапогами, но она этого уже чувствует, завороженно смотрит на остатки фрукта с непонятной надеждой, зародившейся в помутненном от боли рассудке.

Ненужный мусор оправляется куда-то за спину, на кровать, в складки одеяла, а в руках Локи появляется новый персик, точно такой же, как и первый. Такое простое и в принципе предсказуемое действие почему-то лишает остатков внутренних сил, и, когда острие кинжала пронзает кожицу, покрытую нежным пушком, она понимает, что все закончится так же, как и с фруктом. Капля сока разбивается о высокий ворс дорогого ковра одновременно с первой слезой, сорвавшейся с длинных ресниц. Если бы Романофф могла, она бы умоляла о пощаде, искренне и в первый раз в своей долгой жизни, валялась бы в ногах, соглашаясь на любые условия. Но даже сумей она попросить о милости, ее не даруют, ведь сейчас эгоистичный бог ни в чем не нуждается, и она может лишь лежать на полу и беззвучно плакать, ничего другого ей не остается.

- Красивая, - Локи разглядывает нагое тело обездвиженной женщины, слово экзотическое насекомое с равной долей восхищения и брезгливости. Кажется, он вообще не может обойтись без полутонов в отношении людей. - Для смертной женщины. Мой недалекий брат предпочел более уродливую.

Светлая, ровная кожа, без изъянов, совершенство которой подчеркивали несколько старых шрамов. Безукоризненная фигура, словно песочные часы: длинные ноги, полные широкие бедра, узкая талия и плоский живот с проступающим рельефом мышц и треугольником жестких волосков в самом низу, небольшая грудь, идеальной формы с маленькими светло-розовыми сосками, длинная шея с расцветающими на ней синяками от грубых пальцев. Бартон, даже находясь под полным контролем, смотрел на раздетую подругу с похотью, плескавшейся в затуманенных глазах, но этот взгляд был привычным. Другой, ледяной, оценивающий обнаженное тело, словно кусок превосходного мяса, заставил кожу покрыться мурашками и унял истерику.

- Лучник хорошо знает твои страхи, девка? Сейчас проверим, - изрек Локи, перестав задумчиво созерцать лежащее перед ним тело и давая своими словами команду к действию Соколиному глазу.

В руках мужчины холодно блестит наточенное широкое лезвие, он прижимает его плашмя к щеке пленницы так, чтобы острие оказалось точно напротив широко распахнутого левого глаза. Наташа замирает, но ей не страшно - она уже ничего не чувствует, лишь ощущается металл, касающийся кожи, холодный и гладкий, да где-то глубоко-глубоко трепещет инстинкт самосохранения, не позволяющий шевельнуться.

- Нет, - движение лезвия тут же прекращается, Клинт оборачивается к сидящему на краю кровати хозяину. – Может быть, потом я позволю тебе забрать ее глаза на память, но не сейчас. Иначе теряется весь смысл. Ниже.

Указание выполняется с точностью: на лоб ложится тяжелая рука, фиксируя голову в одном положении; острие впивается в скулу ниже глазницы, упирается в кость, двигается вниз, забирая к носу, вскрывая кожу и мышцы. Дойдя до верхней челюсти, нож резко проскальзывает вниз, разодрав десну и царапнув передние зубы, выходит из плоти, разрезав верхнюю губу на две неровные части. Романофф не кричит: она повредила голосовые связки еще первым воплем – лишь скулит, словно издыхающая собака, хрипит и пытается немеющими пальцами ослабить проволоку, стягивающую руки. Сопротивляться до последнего, даже если в этом нет смысла – и последнее наступило уже несколько минут назад, вместе со сломанным хребтом. Сломить железную волю агента ЩИТа оказалось не так просто. Локи видит это, и ему все равно: он слишком долго живет и знает, что у каждого есть грань, за которой крошится любое железо, погружая во тьму безумия. Он уже бывал там и усвоил на собственном опыте, что ближайший путь в сумасшествие – страх.

Страх боли – один из самых сладостных и зрелищных страхов, посему божество с легкой улыбкой наблюдает, как тот, чью жизнь Наташа так высоко оценила, кромсает ее лицо ножом. Лезвие вскрывает щеку, выхватывает кусок мяса, шлепнувшийся на не застеленный ковром пол с чавканьем, разбрызгивая вокруг красные капли. Жестко повернув голову женщины набок, укладывая неповрежденной щекой на мягкий ковер, Клинт снова касается глазницы. Пальцы оттягивают верхнее веко, выворачивая его, и нож легким движением отсекает полупрозрачную полоску кожи, защищавшую глаз. Алым залито все: смявшиеся огненно-рыжие кудри, высокий шерстяной ворс, ловкие руки лучника, шея и часть плеча. Бартон опытен в истязаниях, Локи приятно удивлен его способностями, ему любопытно, где тот получил свои навыки, но вопрос приведет к остановке действия. Опытность несет за собой скуку, механически выверенные и четкие действия мужчины быстро надоедают изменчивому богу, и он возвращается к своему прерванному занятию.

Тяжесть наполовину очищенного персика в руках умиротворяет, а вкусовые качества фрукта причисляют его к пище высших существ. «Нужно будет озадачить Асгардских поваров добычей этой сладости», - думает Локи и переводит взгляд на истерзанное женское тело. Наташа умирает – пальцы подрагивают в конвульсии, болевой шок приятно размывает сознание, позволяя полностью отрешиться от происходящего, а крови, упругими толчками вытекающей из разорванных сосудов, проливается все меньше. Бога лжи это мало устраивает, он дал слишком много свободы разошедшемуся рабу, перестал заботиться о сохранности плененной. Сосредоточившись, бог притупляет боль женщины настолько, чтобы вернуть ее в сознание и разом прижигает истекающие кровью раны, возвращая ускользающую жизнь. Воскрешение агенту Романофф дается тяжело, она хрипит, извиваясь, и переворачивается на бок, надсадно кашляя. Смрад паленого мяса добирается до тонкого носа божества, и он кривится, уже пожалев о собственном великодушии.

Как только сознание частично возвращается в истерзанное тело, пытка продолжается, но уже под строгим надзором бога. Он откладывает недоеденный персик в сторону, брезгливо вытерев липкую ладонь о белые простыни, продолжает поддерживать жизнь в медленно умирающем теле. Клинт под пристальным взглядом повелителя нехотя отрывается от истерзанной половины лица и упирает измазанный кровью нож в ямочку между ключицами. Линия получается длинная, но не очень глубокая, металл только вспарывает кожу, пройдясь между грудей и остановившись внизу живота, на уровне выпирающих тазобедренных косточек. Продолжения не следует: лучник отодвигается от женщины, оказываясь у ее ничего не чувствующих ног, и резко вгоняет лезвие в ступню, прорезав ее насквозь. Наташа отворачивается, поворачивая голову набок, так чтобы не задевать изуродованную часть лица и не видеть того, что делает Бартон с ее ногами. Получается, что ее взгляд упирается в милосердного бога, почти полностью развеявшего разрушающую боль, но смотреть больше некуда, и она смотрит. От былой безмятежности Локи не остаётся и следа: поддерживать жизнь в умирающем теле оказалось немного сложнее, чем он рассчитывал, и это злило. В попытке возвращения былого спокойствия обманщик извлекает из воздуха очередной фрукт и сжимает его в бледных пальцах. Острые, немного отросшие ногти царапают нежную кожицу персика, оставляя темные полукруглые отметины, заполняющиеся липким соком. Заметив пристальный взгляд женщины, а также то, что она не видит, чем занят лучник, бог, ухмыльнувшись, цепляет когтями край шкурки и тянет, сдирая ее вместе с ошметками перезревшей мякоти, сминая сочащуюся сладкую плоть. Кулак медленно сжимается с остатками фрукта, медово пахнущая кашица просачивается сквозь пальцы, размазываясь по тыльной стороне ладони, скользит по коже к запястью и уже оттуда с хлюпающими шлепками падает на пол. Завершением служит треск от ломающейся в нечеловеческой хватке косточки. Ее фрагменты сыплются вниз, а Локи поднимается на ноги. Не выдержав взгляда бога, женщина дергается и поворачивает голову, встречаясь глазами с Бартоном. Мышцы живота судорожно сокращаются, подгоняя к горлу скользкий комок, но агент Романофф находит в себе силы сглотнуть и не потерять сознание. Лучник хорошо знает свое дело: ровные алые линии с сочащейся из них кровью прочерчивают всю левую ногу от щиколотки до бедра, словно разметка к какому-то действию. Сдиранию кожи, если быть точнее: правая конечность являет собой обнаженное сплетение мышц и мяса, по форме повторяющей некогда изящную ногу. Куски кожи, ровные, словно годные для чего-то в дальнейшем, аккуратно лежат рядом, расправленные на ковре, чтобы не потерять свою форму. Дыхание Наташи учащается, сознание отказывается воспринимать увиденное, больше всего пугает то, что она ничего не чувствует, но мысль, какую боль пришлось бы испытать, орудуй мужчина по живому, потрясает все тело, вызывая холодную испарину на лбу. Лезвие входит в бесчувственную плоть глубже по намеченному пути, от колена до ступни, распарывая плоть. Место ножа занимают пальцы, погрузившиеся в рану и потянувшие ее края в разные стороны, отдирая кожу от мяса. Ткани рвутся неохотно, но крови почему-то немного, судя по серому туману, покрывающему сознание, течь нечему, и жизнь в теле поддерживается только силой бога.

- Довольно! – также наблюдавший за действиями мужчины Локи подходит ближе и, схватив его за плечо, поднимает на ноги. – А теперь смотри на дела рук своих.

Первое, что видит очнувшийся Бартон, предположительно человеческое тело, изуродованное до неузнаваемости особо безжалостными способами. Первое, что понимает Клинт, – тело лежит в их с Наташей комнате и очертаниями напоминает Черную Вдову. Дальше мысли путаются – его руки непривычно ноют от необычной работы, они измазаны чем-то красным и липким, а предположительный труп жив и стонет так знакомо, пытаясь куда-то указать. Ужас прозрения рвется наружу сдавленным воплем, и Соколиный глаз резко оборачивается, не столько следуя указаниям своей подруги, сколько просто не желая смотреть на сотворенное.

Последнее, что видит сходящий с ума от ужаса Бартон, – изящные тонкие пальцы темно-голубого цвета, мягко ложащиеся на его лицо. Дальше глаза и кожу вокруг обжигает холодным огнем, боль застилает рассудок, и перед внутренним взором расцветают белые пятна. Он пытается скинуть ладонь, но руки обжигает такой же болью от прикосновения, и мужчина теряет равновесие, падая на колени. Локи не убирает руку, хотя его мало интересует агония лучника, бог любуется палитрой эмоций Наташи: от страха до безумия, зарождающегося в глубине глаз. Агент Романофф не может поверить, что Клинт настолько легко мог попасться, это совершенно не вписывается в ее реальность, поэтому пугает намного сильнее, чем физическая боль. Мельком бог обмана отмечает, что у мидгардцев раны от его ётунских прикосновений выглядят так же, как и у асгардцев, и кладёт свободную руку на горло лучнику. Сила, таящаяся в изящных пальцах превосходит человеческую, и обманщику требуется совсем немного времени, чтобы разорвать мышцы и ткани, ломая хрупкий позвоночник. Кровь толчками вырывается из открытой раны, пачкая длинные рукава вычурного наряда, и божество с неприкрытым раздражением отталкивает безжизненное тело, тяжело повалившееся на ковер.

Наташа забывает, как дышать, когда Локи бесцеремонно садится верхом ей на бедра, бесстыже расставляя ноги. Его тяжести женщина не ощущает, и это пугает намного больше, чем все остальное. Она была уверена, что бог убьет ее на расстоянии, побрезговав прикосновением, и это послужит наградой за все мучения, но, видно, у него другие планы.

- Ты ведь хочешь жить? Даже в таком плачевном состоянии ты не отчаялась и все равно на что-то надеешься, - Локи улыбается и почти ложится сверху, опираясь на согнутую в локте руку, нависает над изуродованным лицом, смотря в глаза и не давая отвернуться. – Ломать тебя будет так сладко, раз за разом. Ты знала, что во сне боль ощущается так же остро, как и в жизни?

Холодная рука бога ложится на грудь женщины, он ведет пальцами ровно по тонкой начерченной Бартоном алой линии, забирает влево и касается выпирающих ребер. Локи упивается своим превосходством, но в чертах обманщика не проскальзывает и намека на сумасшествие – только холодная расчетливость. Смысл сказанных слов доходит медленно, Наташа, скорее, читает ответ на лице усмехающегося божества, чем находит его сама.

Сон. Этот мучительный кошмар ей всего лишь снится, созданный садистским монстром из другого мира.

Увидев понимание, засиявшее в глазах умирающей пленницы, обманщик лишь сильнее надавливает подушечками пальцев на хрустнувшие под ними ребра, вызывая очередную волну боли.

- Счастлива, что все было не на самом деле? Хорошо. Надеюсь, тебе понравилась наша игра, ведь мы будем повторять ее очень часто. Расскажу тебе правила, - бог прерывается и склоняется ниже, бережно и почти нежно касаясь изуродованных приоткрытых губ. Вкус крови приходится ему по нраву, и, растеряв всю осторожность, он грубо целует, проникая в рот языком, дотрагиваясь до нанесенных ран, ловя приглушенные стоны. Оторвавшись от тяжело дышащей женщины, Локи, ничуть не изменившийся в лице, продолжает, повышая голос и сильнее впиваясь пальцами в трещащие под его напором ребра.

- Во сне ты не будешь помнить обо мне, каждый раз испытывая все в новинку, но после пробуждения каждая деталь кошмара будет стоять перед твоими глазами. Я стану навещать тебя не каждую ночь, но ты будешь ждать меня все вечера, как ни ждала ни одного из своих любовников. Скоро твои мысли будут заняты только мной, и когда разум не выдержит, погрузившись в пучину безумия, я приду в реальности, но никто, никто не поверит словам сумасшедшей!

Последнее слово Локи почти выкрикивает и проламывает ребра женщины, погружая руку в горячее нутро. Наташа понимает, что он хочет сделать, но теряет сознание раньше, проваливаясь в блаженную темноту, и не видит, как в бледных пальцах трепещет ее еще живое сердце.

- Наташа, проснись. Наташа! Это всего лишь дурной сон, проснись!
Агент Романофф мучительно вырывается из пут сна и открывает глаза, фокусируя взгляд на обеспокоенном Клинте.