Боль. Кто может сказать, когда мы ощущаем ее сильнее? В тот момент, когда руками бьем о стены и кричим о ней? В тот момент, когда по нашим щекам катятся слезы и нам кажется, что мы весь мир ненавидим? Или все же, в тот момент, когда мы молча сжимаем кулаки и просто никому, и ничего не показываем, закрывая ее в себе, словно крысу в клетке, которая молча пожирает нас изнутри, царапая своими острыми когтями, когда перемещается с места на место, не желая оставлять хоть один нетронутый уголок нашей изъеденной души? Я не знала. И все же, ничего приятного в ней точно не было. Конечно же, я часто слышала о том, что любая потеря делает нас сильнее, о том, что каждое предательство лишь закаляет нас, а каждый наш страх делает нас смелее, и надо сказать, я никогда не спорила с этими истинами, даже видела их доказательство на деле, но как ни крути, а каждый раз, когда теряешь близкого человека, теряешь часть своего сердца, ту самую, которая была отведена ему одному, и никогда эта рана не зарастет. Да, со временем, за повседневными заботами и мыслями, новыми переживаниями, новыми счастьем и болью, она перестанет кровоточить и не будет так часто напоминать о себе, но так или иначе, каждый раз, когда мы будем снова касаться ее, когда будем вспоминать ее, она будет болеть. И ничего с этим не сделать, при всем желании, как бы не хотелось нам порой спрятаться от самих себя, как не хотелось бы закрыться от всего, и ничего не чувствовать. Но разве достоин называться человеком тот, чьи мысли посвящены ему одному? Разве достоин называться человеком тот, чье сердце не болит ни о ком? Как можно называть человеком того, кому неведомы страдания и любовь? И как бы не было мне больно сейчас, я не хотела отказываться от этого, не хотела переставать чувствовать, как бы проще это не было. Да и не смогла бы наверное. У меня никогда и никого не было, кроме отца, а теперь не было и его.
Первая и безумная мысль, что мы вернулись. Но ведь я видела папу, как я могла допустить, что его больше нет? И наверное, мои поступки глупо выглядели в глазах команды, мои бестолковые попытки спасти его, бросить ему веревку, что бы он поднялся к нам на борт, и отправился с нами, и может быть, кто - то из них потом смеялся надо мной, сидя в своей каюте, и забавляясь над моей наивностью, но честно говоря, мне было все равно. Даже сейчас, когда у меня было немного времени, я не хотела верить в это, не хотела понимать, что у меня больше никого не осталось. Ведь где-то жили любящие и полноценные семьи - заботящаяся о семье мать, зарабатывающий деньги отец, и долгая, счастливая жизнь для всех них, но только не у меня. Мать я и не помнила вовсе, хоть и думала порой о ней, представляя несомненно прекрасную женщину, на которую, вполне возможно, я была бы похожа, ну а теперь у меня не стало и отца. Он вырастил меня, дал мне образование и надежду, научил тому, что такое "плохо", а что такое "хорошо", а теперь его не стало. Я до сих пор видела перед собой его умиротворенное лицо, его безмятежный взгляд и руки, которые даже не попытались схватиться за веревку. Я помнила его вопрос: умерла ли я? На самом деле, больно слышать это от отца. Трудно осознавать, что это были практически последние его слова. И та глупость, что я чуть не совершила, пытаясь прыгнуть в воду... Конечно же, в глубине сознания я понимала, к чему это может привести, но могла ли тогда, за пеленой собственных слез, я мыслить здраво? Могла ли я осознавать, что делаю? И только руки Уилла, так надежно прижимающие меня к себе . . .
Наверное, я была несправедлива, когда думала о том, что у меня никого не осталось. В конце концов, рядом со мной по-прежнему был человек, которого я любила и которому так хотела принадлежать когда-то. Еще в мои 17 лет, мое сердце замирало каждый раз, когда я слышала его имя или фамилию, каждый раз, когда я слышала его приближающиеся шаги и так безошибочно узнавала их, каждый раз, когда он обращался ко мне как к "мисс Суонн", хотя я на четыре года была младше его. Как давно казалось бы, это было. Такая размеренная, привычная и наскучившая на тот момент жизнь. Сидя в своей комнате и примиряя очередные платья, которыми отец хотел вызвать у меня улыбку, я мечтала о приключениях, о великой любви, и о том, как храбра я буду в тех, или иных ситуациях, в общем, вела себя как самая обычная девчонка, с горячей кровью, которой не достает приключений, а теперь, когда судьба подкинула мне все то, что я просила когда-то, могла ли я жаловаться? Хороший вопрос. Часто мы просим небеса о чем-то, не думая даже о том, что они услышат нас и дадут нам это, вот только будем ли мы тогда довольны? Порой нужно просто заглянуть в себя и попробовать найти ответ там. Но и там он не всегда есть.
Выглянув из-за угла и увидев Уилла, я замерла. Стоило ли подходить сейчас к нему, после того "обмена" и разговора про бремя, которое каждый из нас должен нести самостоятельно, я не знала. Мы словно специально избегали друг друга и вполне возможно, что делали все правильно. Может быть, куда разумнее было бы сейчас просто развернуться и уйти, дав нам обоим время на то, что бы остынуть, принять все так, как есть, и хотя бы просто перестать злиться друг на друга, решая проблемы по мере поступления, например, с предстоящим боем, но слишком много всего между нами случилось, слишком многое в последнее время мы друг другу не сказали. Но имели ли право злиться за то друг на друга? Я ничего не сказала ему, не желая впутывать в решения, что приняла когда - то самостоятельно. И все то, что я делала, было моей ответственностью, моим камнем на душе, и моими решениями, а тот самый мальчик Тернер, которого мы обнаружили когда-то в море, и медальон которого я сняла, тот самый мальчик-пират, что вырос в самого потрясающего мужчину на свете, не должен был за это отвечать. Вот только кажется, я не имела права принимать за него решения, и уж точно, не имела никакого права заставлять его мучиться беспочвенными сомнениями. Только не в моей любви к нему. Ведь еще тогда, сидя за решеткой и протягивая к нему свои руки, я обещала быть только его, говорила о том, что это - главное мое желание, и я не лгала. Мне правда хотелось стать его женой. Той самой, что будет вечерами ждать его, а по приходу - целовать, говорить о том, как скучала и как грустно было в его отсутствие, но видимо, как повелось, такая жизнь не для нас. Он - сын пирата. Я - та девушка, что оружием владеет куда лучше, чем женскими чарами. И разве можно было, говоря про нас, примерять такие обычные стандарты, как обычные "муж и жена?" Конечно же нет. Я грустно улыбнулась, думая об этом. Хотела ли я променять ту жизнь, что была у меня сейчас, на ту, светскую и спокойную, что была дарована мне рождением и статуса отца? Нет наверное. Задыхаться в тугих корсетах никогда не было по мне, вот только и говорить о том, что не мечтала просто быть счастливой, я не могла. В конце концов, это наверное, нормальное человеческое желание? Просто знать, что любишь и любим, просто знать, что каждый из близких твоих людей в безопасности, просто знать, что впереди тебя еще что - то ждет. Но что будет у меня впереди, я не знала. Еще в 17 лет я общалась с командором Норингтоном, женой которого могла стать и украдкой думала про Уилла, стараясь не проявить это ни словом, ни делом, мучилась от боли из-за тугого корсета и мечтала о приключениях, а теперь я была лишь ценой за свободу, тем самым человеком, который ничего не рассказывал, и которому, судя по всему, нельзя было доверять. Даже Джек Воробей теперь относился ко мне, как к одной из тех, кто пытался убить его, лишь выделяя тем, что в отличии от остальных, у меня это получилось. Честь и хвала мне, как говорится, исполнила мечту как минимум миллионов, вот только радости от этого я не испытывала. В конце концов, не в злобе моей было дело, не в жестокости и уж явно, не в личной неприязни к нему. Я просто пыталась спасти остальных. И хотя мне это удалось, чувствовала ли я удовлетворение от собственного почти предательства? Нет. Но об этом я старалась думать еще меньше, как можно чаще убеждая себя саму, что правильно поступила, и жизнь одного никогда не может стоить жизни многих. Да и к тому же, я осталась в комфортных условиях, спрятавшись под крылышком Норингтона или отца, забыв о том, кого отдала в качестве жертвы. Точно также, как и остальные, я отправилась на край света затем, что бы спасти его. И пусть, почти у каждого из команды были свои интересы в этом, в основном мой интерес все же заключался в том, что я правда не желала ему зла. И правда хотела его вернуть. Правда, вряд ли Уильям мой интерес к этому мог истолковать правильно и тот вопрос, что я задала ему, но на который он не дал мне четкого ответа, постоянно крутился в моей голове. Он правда думал, что я влюблена в Джека? Правда думал, что я увлеклась этим самоуверенным и наглым пиратом, который обществу всех предпочитает ром? Я не собиралась скрывать, что он интересен мне и - да, он на самом деле трогал меня за душу, вот только все же, это были не те чувства, что можно назвать любовью, и совсем не то, что я испытывала по отношению к Уиллу. Рядом с Джеком было весело, он - как фонтан адреналина, обещающий интерес, он сам- как ром, который может заставить на какое-то время сойти с ума и сделать то, чего ты никогда не сделал бы в трезвом уме, и здравой памяти, но все же, он был не Уильям. Не тот самый сын известного пирата, рядом с которым было так тепло, так уютно и на которого всегда можно было положиться. Еще с самого детства, снимая с него медальон, что бы никто не обвинил его в связи с теми, кого все ненавидели, я чувствовала то самое необычное чувство, что между нами проскользнуло, еще совсем детское и наивное, простой интерес и заботу, настолько возможную, насколько это вообще может быть у ребенка. Но мы росли. И из веселых, любознательных детей, мы стали взрослыми людьми, которые не могли доверять лишь собственному "хочу". Теперь мы должны были думать о том, что каждый наш поступок, каждый взгляд или каждое случайно оброненное слово, несет за собой последствия. И порой совсем не те, которые бы мы желали. Да, я не делилась в последнее время ничем с Уиллом, не потому, что не доверяла ему или хотела отграничить свое личное пространство хоть каким-то образом, вовсе нет. Я просто не хотела камни со своей шеи перевешивать на него, просто потому, что он всегда был рядом,всегда пытался взять мои проблемы на себя, и постоянно находил возможность спасти меня, совсем неважно от чего, пиратов или скуки. Любовь - не то понятие, что дает нам право свои проблемы скидывать на других, а вину делить на двоих. Нет, это бремя должен каждый нести в одиночку и единственное пожалуй, на что он может рассчитывать, так это на то, что его поймут, и не оставят одного, в этом туннеле без света, словно слепого котенка, который не знает, куда и в какую сторону ткнуться, где он не погибнет. Сейчас я сама себе напоминала этого котенка, который никак не мог принять верного решения, и так боялся ошибиться, что просто предпочитал оставаться на месте, догадываясь впрочем, что если он ничего не сделает, он погибнет. Мне правда нужен был Уилл и нужна была его поддержка, вот только могла ли я сказать ему об этом сейчас? Особенно в свете тех отношений, что сложились у нас в последнее время? Я думаю, что нет. Могла ли я требовать от него, что бы он слышал даже те мои слова, что я не произносила вслух? Конечно же нет. Была ли я зла? Наверное да. Но прежде всего на себя саму.
- Почему ты мне ничего не рассказал? Я поежилась от прохладного ветерка, что пробежался по моей коже, хотя возможно, мне просто показалось. Я не так уж часто была неуверенна в себе, но сейчас, судя по всему, настал один из этих великих моментов. Смерть отца заставила меня растеряться, подозрения Уилла заставили тогда меня разозлиться, а то, что и у него от меня, как оказывается, были тайны, заставило меня задуматься. Он сказал, что не может доверять мне, потому что я ничего не рассказываю. Но могла ли теперь я доверять ему? В конце концов, он мог поделиться со мной, мог рассказать про отца и "Летучего голландца", и наверное, я поняла бы его, ведь он всегда понимал меня, но он не сделал этого. Что было причиной тому? Месть за мои тайны? Нежелание больше впускать меня в свой мир? А ведь когда-то мы хотели навсегда быть вместе, хотели стать семьей. Наверное, нам все же пора было поговорить. И хоть в последнее время мы привыкли молчать, я чувствовала, что нам обоим это необходимо.
Могло ли уже хоть что - то стать лучше? Честно говоря, я не знала. А хуже? Просто несомненно. И как гласил древний закон, и двух зол нужно было выбирать то, что могло принести меньше вреда. Так я и сделала, честно говоря, сокращая расстояние между собой и Уильямом небольшими и размеренными шагами, не сводя с него взгляда. Он повернулся, смотря на меня, а я не знала, что ему сказать и какой еще вопрос задать, зато я знала совершенно точно, что никому из нас неизвестно, что будет с нами завтра. И как знать, какой из разговоров может стать последним?
- Твои слова про то, что это только твое бремя.. Ты решил ударить меня моим же оружием? Возможно прозвучало довольно цинично и словно подтверждая это, подойдя к Уильяму совсем близко, я кривовато усмехнулась, вот только весело мне сейчас совсем не было. Размышления про отца, про Джека, про Уилла. Я не слишком-то любила поддаваться сентиментальному настроению и впадать в меланхолию, но видимо, весь вечер располагал к тому. И за это, надо сказать, я тоже на себя злилась. В конце концов, я не была сопливой девчонкой, начинающей ныть и жалеть себя по любому поводу, никогда не походила на собственных сверстниц, вот только это вовсе не значило того, что все чувства мои - азарт для боя и блеск в глазах, когда я смотрела на море. Просто среди мужчин и в частности пиратов, я быстро научилась быть сильной. Вполне возможно, что это просто было у меня в крови. Кто знает?
- Может быть,все же не стоило? Я снова была не права, накидываясь на него с обвинениями, и мотивы его можно было понять. Разве не сделала бы я того же самого ради собственного отца? Не попыталась бы найти его, чего бы мне это не стоило? Да даже осознавая, что он умер, я пыталась вернуть его, пыталась бросить ему эту веревку для спасения, разве можно было осуждать за это Уильяма? Вот только здравый смысл мне говорил одно, а природная импульсивность и упрямость заставляли поступать совсем иначе. Нет, я уже не была зла на Уилла за его поступок, точнее говоря, только чуть-чуть, вот только глупо было бы, если бы после обвинений на палубе, я бросилась сейчас к нему на шею, с заверениями о том, что люблю только его. Всему свое время, всему свое место и даже словам. А сейчас для них было явно не время.Не те отношения между нами были сейчас, не то доверие, которым мы когда-то располагали. Когда-то все казалось так просто, а сейчас казалось, что сложнее уже просто некуда. Любила ли я его по-прежнему? Просто безусловно. Отказывалась ли я от своих слов, данных ему когда-то, что хочу быть его? Нет. Чувствовал ли он все еще тоже самое по отношению ко мне? Я не знала. Поэтому я вглядывалась в его темные глаза, пытаясь найти в них ответ, но не видела его. Возможно, слишком долго мы не были друг с другом откровенны для того, что бы по-прежнему чувствовать друг друга и понимать без слов. Может быть, в этом была моя вина, возможно - его, но скорее всего наша. И именно своей я не умоляла ни на грамм. Вот только проще мне от этого никак не становилось. И если сейчас Уильям не захочет говорить со мной, после той грубости, что услышал в свой адрес, я его пойму. Но все же, я надеялась, что он, как и я, понимает прекрасно, что нам это необходимо, а иначе впереди уже ничего не будет. И каждое следующее наше слово, каждый последующий поступок, может стать началом конца.
