Темнота не безгласна. В темноте слышны крики. Шепот, мольба, вопль, плач, стон и визг, и временами – кровавые сполохи, смазанные отблески лиц, перекошенных от боли. Темнота приносит кошмары. Бессознательное состояние – не спасение. Это клетка.
  … Свет. Резкий свет искусственных ламп, пробивающийся сквозь подрагивающие  ресницы. Она очнулась в одиночной палате в лазарете при Роско-стрит 18-го декабря в 10 часов утра, на второй день после операции, на третий день после... после… НЕТ, не думать! Не вспоминать! Слабые пальцы внезапно судорожно сжались, скомкав простыни, и из груди вырвался панический крик; подбежавшая мигом дежурная медсестра одним профессиональным движением вколола в плечо неестественную дозу успокоительного. Пациентка от боли дернулась, другой рукой задела и смахнула что-то с тумбочки, стеклянные ампулы с железного подноса со звоном полетели на пол, разбиваясь вдребезги. Кто-то вскрикнул, кто-то позвал доктора; транквилизаторы подействовали мгновенно: темнота вернулась, обессиленное тело рухнуло обратно на подушки…
  Проснувшись во второй раз, спешить она уже не стала. Спокойно. Контролируй. Медленно провела рукой по одеялу. Несколько раз моргнула, затем села – в палате было пусто. Электронное табло часов высвечивало 17.45; пахло спиртом и медикаментами. Затылок пульсировал ноющей болью – Хайя неуверенно ощупала повязку на голове. Ей не нужно было спрашивать, что произошло – ответы витали где-то здесь, повсюду рядом, в матрице мысленного поля каждого, кто писал отчеты по состоянию маленькой девочки, доставленной с большой шумихой на вертолете, с пустяшною, на первый взгляд травмой, и упорно не желающей приходить в сознание. Какие-то слова и термины вертелись в мыслях – она отогнала их одним резким волевым импульсом. «Что-то пошло не так» – этого было вполне достаточно.
   Морщась от легкого головокружения, Хайя осторожно свесила босые ноги с больничной койки. Три дня. Я провела в проклятом лазарете три дня! За это время его могли куда-то перевести…ничего. Я найду. Дышать было сложно:  грудную клетку сдавливало свинцово-тяжелое чувство. Она могла его назвать и не боялась признать этого. Ненависть. Ненависть заполняла каждую клеточку тела, каждый атом. Ненависть питала ментальные способности – казалось, разум никогда еще не мыслил так ясно, ощущение силы и власти никогда еще не звучало так мощно, жажда мести не играла такими оттенками льда! Кравец еще не успела продумать план – он рождался с каждым вдохом, с каждым шагом, настолько же естественный и идеальный, как само существование. Ее переполнял гнев – звенящий, напряженный, как натянутая струна; чужие воспоминания, собственные воспоминания, воспоминания своего тела, невольно «записанные» пока разум был в отключке – все это мелькало сбивчивыми слайдами перед глазами, натягивая края условного «каната ощущений», по которому Хайя сейчас шла на грани своеобразного безумия. Такого  с ней раньше не случалось. Но не было и прецедентов причины. Внутренний зверь тихонько заворочался в душе и медленно пополз наружу, вытесняя понятия правил и запретов, гуманности и принципов, заменяя здравый самоконтроль ледяным спокойствием контроля иного – нового, эгоистичного, не признающего слова «нет» и «нельзя». Что-то не так.. Со мною что-то не так… Но, черт возьми, мне это нравится! Ей было плевать на то, где она находится и в каком состоянии: она чувствовала себя превосходно, и в голове прочно засела единственная мысль: Он поплатится. Шин Иган за это поплатится.
   Какая-то женщина в белом халате перегородила ей путь. Стала что-то говорить. Попыталась взять за плечо..
- Назад.
  Докторша испуганно попятилась – жесткий приказ прозвучал прямо в ее голове, заставляя тело подчиниться без ее согласия. В коридор стали подтягиваться люди. Хайя подняла на них тяжелый мутный взгляд.
- С дороги. Все прочь.
  С десяток человек, желая того или нет, замерли у стен. Кравец плохо помнила, как выходила; как, придерживаясь за стенку, брела по холодным сырым коридорам, дрожа в тонкой бумажной больничной рубашке. Она «взяла след». Базу обошла окольными поворотами – там ей делать было нечего, там  царила неясная суматоха. Предчувствие вело в дальние ветки подземки, заброшенные в максимальном значении этого слова, с россыпью старых обломков и мусора на битом кафельном полу, с протекающими трубами и крысиным писком по углам; здесь, насколько она помнила, оставалось несколько бывших камер-изоляторов, которыми с середины войны уже давно не пользовались. Она ушла далеко от основного узла  жилых помещений: тут было безлюдно и пусто, никто не зайдет по ошибке, не услышит ни звука, ни крика. Идеальное место для содержания заключенного,  идеальное место для ее личного правосудия. Если только его еще не казнили…нет, не успели. Не успели принять решение. Больше Хайю ничего не интересовало – получать разрешения она не собиралась.
  На одном из поворотов внезапно закружилась голова -  девочка споткнулась, приложившись о кусок арматуры; секунд через двадцать сознание снова включилось, и Хайя потрогала лоб – повязка уже успела пропитаться кровью. Порез вроде неглубокий, не страшно. Да и какая разница..Близко. Уже близко.
  Наконец показался ряд тяжелых железных дверей – ошибки быть не могло, за одной из них слышалась приглушенная возня. Словно в прошлом веке, снаружи вместо кодового висел просто большой амбарный замок. Хайя хмыкнула и, с минуту поковырявшись в нем железкой, добилась результата - замок с гулким стуком грохнулся на пол. Заключенный внутри притих. Открывающаяся дверь, лязг ржавых петель…
  Шин дернулся и подался вперед. Те же расширенные зрачки, спутанные волосы, совершенно безумный взгляд, - спасибо хоть, какой-то умник догадался его одеть, забрав с того злосчастного стадиона. Во вменяемость он так и не пришел – а, впрочем, приходил ли когда-то?
Наверное, надо было что-то сказать. Но все, что она чувствовала – сжимающийся ком ярости в желудке, и непреодолимое желание увидеть слезы и гримасу нечеловеческой боли на ненавистной физиономии обидчика. Он что-то промямлил  - Хайя не стала слушать и молча отдала чужому разуму приказ; тело без согласия владельца рухнуло на колени, руки сведены за голову.
- Молчать.
  Недоуменно скривившись, он попытался подняться – но пальцы только сильнее сцепились замком на затылке, а лицо послушно уткнулось в холодный бетонный пол. Глядя на продолжающиеся неуклюжие попытки сопротивляться воле профессионального телепата, Хайя неожиданно рассмеялась.
- Позволь, я сперва тебе кое-что разъясню…
   В углу стоили гордо нетронутые кружка воды и кусок сомнительной свежести хлеба.  Довольно кивнув, Кравец размочила его в воде, неспешно разминая в ладони хлебный мякиш.
- Кажется, мы опять друг друга не поняли… Так вот, для особо тупых объясняю наглядно, - она задумчиво покрутила в руках слепленную только что фигурку человека, - Знаешь, что такое вуду? Представим, что это кукла, - не отрывая взгляда от новой игрушки, Хайя почти любовно смотрела, как хлебная ручка медленно наполовину провернулась назад вокруг своей оси; рядом послышался надсадный крик,  - И ты точно такая же кукла, - отросший ноготок пропорол живот «человечку» по горизонтали от горла; Шин сипло забулькал, - А я – кукловод; «маленькие принцессы» ведь любят играть в игрушки? – припомнив ставшую фирменной гадкую фразочку, Хайя откусила хлебному мякишу голову и, немного пожевав, с отвращением сплюнула на пол.
  - Заткнись, - Иган, до этого панически оравший на полу, застыл с открытым ртом и криком, загнанным обратно в глотку. Хайя неприятно улыбнулась: его голова, разумеется, была на месте, и даже ни одна конечность пока что не была сломана – весь спектр ощущений любезно поставляло воображение и мозг, полностью контролируемый маленькой маньячкой.
- Ты слишком бездарно орешь, уши закладывает, - капризно пожаловалась она и немного ослабила парализованность, легко пиная в живот грязной босой ножкой и провоцируя подняться, - Я намерена тебя заткнуть надолго, так что можешь воспользоваться последним шансом и попробовать выпросить прощение..во второй раз, - она снова не удержалась от хищной улыбки: маленький бледный белокурый ангел с окровавленным нимбом вокруг головы, готовый в любую секунду вынести приговор возмездия.

Отредактировано Haiya Kravetz (2014-01-05 04:14:41)

Нет. Не смей!
  Она потеряла связь. Словно нить оборвалась, словно гитарная струна под неумелыми пальцами лопнула с печальным "дзеньком" и оборвала мелодию, прекратила ее игру в возмездие. Сознание жертвы, еще секунду назад находившееся в полном подчинении, внезапно исчезло,полностью утратив связь с реальностью, со всем происходящим, с самой жизнью; оно не просто заперлось в себе - разорвало все нейронные связи, соединяющие душу с телом, мысль с действием, оставляя одни инстинкты управлять мышцами и двигать суставами. Но телесный инстинкт не возьмешь под контроль. С таким же успехом можно пытаться оживить мертвого.
- Не смей так поступать со мной!
  Хайя хотела отплатить сполна. Заставить его прожить все: весь тот ужас, весь кошмар, страх и дикую боль тысяч людей, взорванных, затоптанных, искромсанных, забитых, словно скот, на учиненной им бойне... Женщины, старики, дети. Люди, которые могли бы прожить десятки лет, люди, которые могли бы достичь сотней целей. Война закончилась. Они не сопротивлялись. Они ничего не сделали. Не заслужили конца - такого конца... Это было не просто жестоко, низко и бесчеловечно - это оскорбляло саму суть человеческого достоинства, выворачивало наизнанку самые мерзкие порождения нечеловеческого разума. Даже звери, не знающие чувства меры и пощады дикие звери никогда не были способны получать извращенное наслаждение от вдохновленного и неспешного мразного уничтожения себе подобных. Гадко до отвращения. Недопустимо до смерти. Пролитая кровь врага прекрасна в своем алом соцветии, но адская вонь и дикая смесь всей телесной начинки, вонючая грязно-розовая жижа на дне огромной чаши лондонского стадиона, и с воплем копошащиеся в ней тела - вернее, обрубки и ошметки тел... Кравец зажмурилась и с трудом подавила рвотный позыв. Шин должен был поплатиться, прочувствовать это единомоментно, боль и страдание за пределами человеческого разумения - тот спектр, который пропустила через себя она сама перед нанесенной травмой, помноженный на панику и животный ужас каждого их присутствовавших на том проклятом стадионе. Но теперь он словно исчез, спрятался так глубоко, что не достать, не докопаться никому; вышел сухим - нет, не из воды, из моря пролитой крови! - открестился от единственного полноценного наказания...
- Сволочь! Мерзавец!
Она принялась бить бесчувственное тело ногами - от ярости, от бессилия, невольно срываясь на крик, которого некому услышать:
- Ты всегда все портил!!! Всегда! Каждый раз, срывая все планы, все самые продуманные гребанные планы!! Даже сдохнуть не можешь по-человечески! Ненавижу тебя! Ненави-и-жу-у-у!!!
  Но Шин уже не мог отреагировать на ее истерику. В ответ, словно продолжая издеваться, он счастливо - по-настоящему счастливо, - заулыбался, пролепетав что-то суфлейно-склизкое с намеком на извращенную родительскую нежность про какую-то сраную ярмарку с долбанными шариками и про маму...
  - Не смей!!!
  Хайя попыталась съездить наотмашь по лицу, но промахнулась, и в итоге просто бухнулась на пол, разбивая колени и закрывая лицо руками. Все это какой-то долбанный кошмар. Я не могу. Я просто не могу. Как он посмел. Сравнить. Себя. С ...с... Пробрал озноб и снова замутило. Ей вспомнился отец - отец и мать той прежней Хайи, которая была непозволительно, абсолютно счастлива, и умерла для мира, когда ее счастье закончилось. И хотя ей больше не было больно, память о погибших родителях - пусть поверхностную и блеклую, но все же светлую в наилучшем своем значении, Хайя берегла со всей возможной осторожностью и уважением, которого они всегда заслуживали. Когда-то у нее была семья, лучше которой не будет. И никогда не потребуется. А теперь этот..это..подобие того, что когда-то было человеком!.. смело уйти в свое личное розовое безумие, в котором присвоило себе право называть ее своей дочерью...
   Я не могу. Она постаралась дышать. Ровно. Ровнее. Еще ровнее. Волна всепоглощающего разрушения плескалась где-то у порогов сознания, то сжимая виски болью не выраженного гнева, то слегка отпуская, оставляя дребезжащую пустоту внутри. Иган отполз к стене, продолжаю блаженно лыбиться, словно не было на свете зрелища более умиротворяющего, чем ледяная сырая камера и девочка в ночнушке с кровавыми разводами, пытающаяся победить саму себя и рвущую на части, отравляющую дыхание, прожигающую кожу жажду мести. Хайя постепенно перевела мутный взгляд на стеклянные, ничего не выражающие глаза бывшего капрала. Она впитывала в себя эту безумную улыбку, словно яд, словно гипнотический раствор. Рука в это время без ведома хозяйки методично шарила по полу, пока не наткнулась на что-то холодное и твердое, небольшое, но достаточно острое, удобно уместившееся в кулак и тут же поранившее ладонь. В тусклом свете одинокой лампы Хайя разглядела небольшой ржавый гвоздь, невесть откуда взявшийся в нарочно изолированной от любых опасных предметов камере. Впрочем, подробности его появления ее не особо интересовали. Без возможности применить способности и без привычного оружия под рукой годилось что угодно, а маленький заточенный кусочек металла казался в этот момент настоящим подарком. Конечно, убить им было сложно, но она и не собиралась дарить обидчику спасительную смерть, такой очевидный исход, такой быстрый финал истории. Нет, так просто она ее не закончит. Пошатываясь от легкого головокружения, Кравец поднялась, сделала пару шагов вперед и присела рядом с пребывающей в личном воображаемом раю жертвой.
- Хочешь улыбаться? Ты будешь улыбаться вечно.
  Ржавое остриё проткнуло кожу у правого уха; тонкая дрожащая рука вела гвоздь неспеша, медленно процарапывая неровную кривую, кровавый смайлик через уголки рта - до левого уха. Получившаяся улыбка джокера выглядела довольно забавно, и Хайя позволила себе короткий нервный смешок. Теперь это, по-крайней мере, не смотрится настолько слащаво. Тонкие алые струйки ползли по лицу, заливая шею и подбородок - такие же "ручейки" текли и сзади из затылка, напоровшегося на выступ в кирпичной кладке; но все это было не смертельно, и она прекрасно об этом знала, потому отошла на шаг, еще раз окидывая взглядом результат.
- Жалкое зрелище. Жаль, ты не видишь. Ты уничтожил в себе все, что давало тебе право называться человеком... А ведь был им когда-то. Знаю, что был. А стал ничтожеством! Я никогда не смогу ни простить, ни забыть того, что видела. Мое лицо среди твоей бойни. Истекающая мозгами голова твоего друга в мои руках. Гниль и мразь. Поганое шоу для гребаной принцессы, - Хайя скривилась, с отвращением сплюнула на пол и отвернулась.
  Ей больше нечего было сказать. Она устала, до полного эмоционального истощения - но ненависть, отошедшая на второй план, не могла поставить точку, не могла завершить эту жуткую историю. Как и любая мелочь, любое событие и случайно оброненное слово, это стало частью ее жизни; воспоминания стали гадким кошмаром в голове, остатки веры в то, что люди меняются - пустым звуком, а бывший напарник по заданиям, не раз, как ни прискорбно признаться, спасавший ее никчемную жизнь - ничтожным человекоподобным существом, сгинувшим в своем безумии. Есть истории, которые не могут закончиться хэппи-эндом. А есть истории, которые не смогут закончиться никогда.

...
  Серая пустошь раскинулась на мили вокруг. Холодная окаменевшая земля, кое-где покрытая пожухшим прошлогодним вереском и дерном. Большое серое здание с решетками на окнах и прилегающая территория, огороженная высоким забором с колючей проволокой. Рядом с такими местами не селятся люди. У обитателей психбольницы соседей не больше, чем у тюремных заключенных. И еще меньше шансов сбежать...
  Раз в несколько месяцев к шлагбауму контрольного пункта подъезжает неприметное такси, и из него появляется тоненькая девичья фигурка; непослушные светлые локоны выбиваются из-под темного капюшона. Охранник быстро возвращает назад  зеленую пластиковую карточку с золотистым тиснением и впечатанным рангом - ее уровня доступа вполне достаточно, и работник мигом уясняет смысл фразы "анонимное посещение". Он ведет спутницу длинными узкими коридорами в дальний отсек и подводит к одной из ряда сплошных железных дверей с зарешеченным окошком по центру. Слыша ее требование впустить внутрь, каждый раз напоминает о состоянии буйного пациента и предлагает сопровождение санитаров. И каждый раз слышит в ответ решительный отказ. Он впускает ее в комнату с мягкими стенами, и забирает через несколько минут, такую же сосредоточенную и задумчивую. Не задает вопросов. Провожает обратно к машине. Запирает ворота.
  Хайя молча трогает водителя за плечо, и такси едет обратно в аэропорт. Тогда ей казалось невыразимо правильным устроить все так, чтобы пожизненное заключение Шина было как можно ближе к месту былого преступления - в окрестностях Лондона. Но сейчас пейзаж навевает тоску и чувство безысходности. Она устало прислоняется лбом к стеклу, по которому медленно ползут тусклые капли дождя. Здесь, в Англии, так часто идет дождь...

Отредактировано Haiya Kravetz (2014-01-25 06:39:49)