Когда я был маленьким, я думал, что кем бы ты ни работал, ты всего лишь зарабатываешь деньги и приносишь их домой. Но сам не меняешься. Уборщица ли ты, клерк, полицейский, врач - твое дело на тебя никак не влияет. Наверно, это от нищеты – в моем доме было принято говорить о том, хватит ли нам до конца месяца, а не о подагре, развившейся у отца от долгого сидения за рулем.
Но потом я узнал, что дело жизни может помочь воплотить мечту. Вроде простая истина, но для меня это стало откровением. В этом ключе на вопрос никто не смотрел. Серьезно.
Итак, мечта... Я задумался, впервые отвлекся от сухого слова «надо». Для меня мечтой было небо - пожалуй, всю жизнь. И я решил стать летчиком. Военным летчиком – им больше платят. Все-таки воспоминания о бедности тогда еще были свежи.
Но не сложилось. Неважно. Просто не вышло. Я остался ни с чем. Вернулся домой, смотрел в небо и видел как через весь Канзас на военную базу, расположенную неподалеку, летят многотонные машины:  степенно и басовито шелестят А-10, ворчат и присвистывают В-52, идущие на малой высоте, агрессивно, зло, как звери,  шипят F-16 – на таком должен был летать я. Нас уже выпускали на боевых самолетах, и мне почему-то казалось, что мою машину без меня навсегда заперли в конюшне. Хотелось пробраться ночью в ангар и вывести ее в небо… Ерунда, конечно, я ее делил с десятком других курсантов.                         
Но это все было до того дня. До дня, когда я поднялся по белым мраморным ступеням среднеамериканского штаба армии США. Я подписал пару бумаг. Не знаю теперь уже зачем я это сделал, просто больше не мог сидеть в Уичито и смотреть в небо. И еще я боялся закончить как вся моя родня... Знаете, максимализм, юность, упертость… глупость. Я считал их неудачниками.
Сам же я был настроен решительно. Мною руководили понятия чести и долга, почерпнутые из книг и фильмов. Я считал себя храбрым и шел навстречу своей судьбе.
Через 19 дней меня и еще около 50 парней увезли в учебку. Еще через три недели мы были в Афгане. Командование рассчитывало на легкие стычки, бесконтактные бои, опирающиеся на все эти высокотехнологичные штуки и рои ракет.. Наверно, поэтому нас так мало учили. Операция «Несокрушимая свобода» уже должна была начаться, а людей катастрофически не хватало. «Ладно, кинем этих,» - решило командование, - «Все равно их задача сведется к тому, чтоб разгуливать по мирным городам с автоматами наперевес и позировать для CNN.» Но они несколько просчитались. Думаю, меня не убили в первую же неделю только потому, что я кое-что усвоил в летном училище. Да и вообще всегда умел махать кулаками, хоть чертовски это и не любил. Когда растешь в семье, с двумя хулиганами, одним ненормальным и двумя безмозглыми девицами, которые с 15 лет ошиваются по барам, как-то не получается отсидеться в уголке.
Это был перелом. Между мальчишкой, который способен осадить дальнобойщика, пристающего к его сестре, и мальчишкой, который убивает людей, только потому, что эти люди называются «цель» или «противник», разница огромная. По сути, ты теперь не только вскидываешь ружье, но и спускаешь курок – вот в чем все дело. Но это невозможно объяснить. Одно движение переворачивает все. Ты нажимаешь на спусковую скобу, курок подается вперед, боёк бьет по капсюлю, порох взрывается и  - бах! – из ствола вылетает пуля. Пуля убивает врага, лишает жизни человека. Ломает то, что строилось еще до тебя…  Я много об этом думал, но так и не смог понять до конца.
Прошло три года. Я с трудом отличаю один от другого, когда начинаю копаться в этой каше. В тот момент, когда не жил сиюминутным действием,  я был куда больше занят самим собой – я наблюдал изменения в своей голове, в своей личности, в своем теле. Казалось, что я просто стою на обочине и смотрю на кого-то другого. На все более и более незнакомого человека. Если раньше я его помнил по какому-то общему прошлому, то спустя три года мог бы поклясться, что не знаю даже имени. А потом, в каких-то проблесках, приходило осознание, что все это – я. Это было тяжелее всего. Мы не задумываемся над тем, что делают герои в фильмах. Но когда пропускаешь все это через себя… Это очень странное чувство. Особенно жестокость. Она приходит сама собой. Не ко всем. Точно не знаю, как она выбирает себе пристанище, но я ей явно приглянулся. Впервые она показала себя в полной красе еще в первые полгода на войне. Я тогда выколол глаза противнику в рукопашной схватке, хотя вполне мог просто свернуть ему шею. Я слушал, как он кричал. Всякий раз, как тот замолкал, обессилив, я начинал его бить. Прирезал только когда совсем надоело. Почему я это сделал? Просто потому, что знал, что его вопли ничего не изменят. Никто не прибежит на помощь, не отомстит мне, не отдаст под суд. И да, я искренне ненавидел врага. Я смотрел в его обезображенное лицо, не мог оторваться, но слушал только собственные ощущения. Пробивающая до дрожи злость.. и Сила.. сладкое головокружение, заходящееся в груди сердце и воздух, наполняющий легкие до предела. Дышишь так, будто впервые снял респиратор и удивился тому, как глубоко может проникнуть жизнь в твое тело. Жизни больше, чем надо. Наверно, та, что ты отнял, теперь тоже досталась тебе. По праву сильнейшего.
Я душил это в себе. Опьянение боем проходило, и я испытывал только вину и отвращение.  Хотя была и доля благодарности – я понимал, что эта странная тяга помогла мне обуздать истерический мальчишеский страх, помогла выжить. Впрочем, едва ли это утешение. Я стремился искупить свои грехи, но сражаясь за идеалы, опять попадал в ту же ловушку: воздух начинает пахнуть порохом и ненависть просыпается сама собой. А со стороны все выглядело так, будто я герой. Нет, иногда я и правда рисковал собой ради всеобщего блага, спасения невинных и всякого такого… Каким-то образом понятия чести и произвола соседствовали во мне, совершенно не мешая друг другу. Командование вешало мне на грудь побрякушки, выдвигало на внеочередные повышения. Каждый из моей роты хотел, чтобы именно я прикрывал его спину. Я смотрел на них как на сумасшедших, но ничего не говорил.
Срок контракта истек. Я вернулся в Уичито и остался один в гостиничном номере. Мои родители к тому времени уже покинули этот мир – умерли своей смертью от слишком тяжелой работы. Братья, сестры разъехались по всей Америке. Некоторые присылали открытки – то из тюрем, то из религиозных общин, то еще черти откуда. Меня это мало волновало. Я не хотел никого видеть. Впервые за три года я остался один на один с собой. Думаю, сознание защищалось – я все еще не мог ничерта понять. То есть логическая цепочка была перед глазами, а вот смысл… Сперва показалось, что я нездоров. Но нет. Это было именно то ощущение, о котором пишут в книгах – что-то разрывало меня изнутри. Очень точное определение. Уж мне-то можете поверить – я на тот момент пережил несколько серьезных ранений и знаю, что чувствуешь, когда твою плоть рвет на части.
И знаете, что я сделал? Нет, не постарался покопаться в себе, найти проблему, покаяться и забыть. Не завел семью, не нашел работу, даже не спился, хотя это было бы много лучше. Я спасся проверенным способом. Похоронил свои мысли в действии. И есть лишь одно место, где события разворачиваются в темпе достаточном, чтобы ты не думал о себе, о других, о чем-либо еще. Где все происходит быстро, слишком быстро, в десятки раз быстрее. Это поле боя. Мне предложили вернуться в армию, и я вернулся. Хоть и клялся себе не повторять этой ошибки.
Теперь формально я был инструктором. Я учился и учил других, чтобы загнать их в ту же яму, в которую попался сам. Но иногда занятия приходилось отменять. Меня заменял бойкий лейтенантик, полгода служивший в Ираке. Он отправлял курсантов на многодневные учения на местности, а я садился в самолет и летел в очередную «точку». Меня пристроили в отряд таких же лжецов с двойными жизнями. Полицейские, тренеры, инкассаторы 325 дней в году. Еще около месяца мы были чертовыми самоубийцами. Мы делали то, что любая разведка мира сочтет невозможным. Мы убивали столько народу, что многие диктаторы изошлись бы от зависти желчью. И все это за день, за два дня, за рабочую неделю… Этот темп мне нравился, я совершенно не успевал ничего осознать. Приезжал в Канзас – а там уже не паханое поле работы. Лейтенантик не особо-то справлялся.
Вообще, я ничего не знал о подобных группах, пока сам не оказался там. Мне даже толком не объяснили, что это такое. Моим жизненным принципом тогда было «Поменьше думать и рефлексировать. Иначе крышка». Так что я был идеален для вербовки.
Там я и познакомился с Бартоном. В его прошлом тоже было мало радости и смеха, но я особо не копался. Мы просто поняли, что у нас есть что-то общее, и что можно об этом не беседовать.
Я считал его своим другом. Его и еще пару ребят. Они были достаточно сильны и отлично стреляли – а значит, я, по крайней мере, знал, что их не убьют в первой же вылазке, как это случилось с парнями в Афгане.
Это были странные люди, увлеченные идеей справедливости. В какой-то момент они убедили меня. Их самоотдача зажгла во мне то, что было затушено еще в Афганистане кровью первого же десятка убитых. На какое-то время показалось, что у меня снова есть принципы, честь, идеалы… боже, эти слова всегда повторяются. Но тогда они действительно много для меня значили. Я верил во все затертые истины, я был готов пожертвовать собой. Уверен, в затяжной войне меня бы на долго не хватило, но тогда спецгруппа стала целым периодом жизни. Героизм выходного дня – штука несложная.
А потом.. Потом был еще один переломный момент.  Нет, не кровавая баня, и не резня на отшибе мира. Все было прозаичнее. Просто со временем мне стала легко даваться тренерская работа. Я действовал на автомате, заучил слова наизусть, знал все алгоритмы развития событий на полигоне, все трюки, которые могут выкинуть курсанты, воображая, что ломают систему, или просто впадая в истерику…
Я начал задумываться.
Воспоминания оказались невообразимо ясными. Будто не прошло и полугода с первого выстрела. Картинки чередой вставали перед глазами. Я рассматривал одну и ту же секунду из прошлого часами, я замораживал ее и смотрел, как на картину, подмечая даже то, на что не обращал внимания раньше. Я бы хотел прекратить, но ничего не получалось. 2001 год Мазари-Шариф, 2002 год Гардеза, 2003, 2004, 2005… все смазано, не помню мест, не помню целей, только эти застывшие сценки накрывают одна за другой как ватные одеяла. И в определенный момент становится трудно дышать.
Я начал сдаваться. Я свыкся с мыслью, что никогда не боролся ни за какую справедливость, никогда не был посланником мира, и вообще все то, что нам вдалбливали в учебке, а потом в этой чертовой организации – чушь. В конце концов, что бы ни происходило внутри меня, результат всегда был одинаков. То я считаю себя героем, то ублюдком, потом снова героем и опять ублюдком.. Какого черта? На самом деле всю свою жизнь я просто поднимал пушку, направлял ее на человека и разряжал в него магазин. Вот и все.
Да, я просто убийца – так я решил для себя. Я делаю то, что делаю, потому что принес присягу, потому что мне говорят, и потому что я из той породы, которая может убивать. Я выбрал путь и должен по нему идти – такова моя мораль. Я обещал, а значит я исполню, даже если вы и сами не будете рады. В конце концов, чего вы хотели? Установить мир, развязав войну? Лжецы. Надеюсь, вы насытитесь той кровью, что я пролью. Чертовы миротворцы. Я буду делать свою работу хорошо.
Не знаю как, но Бартон заметил перемену. От других ускользнуло, а он понял. Он увидел всю эту грязь и отвернулся от меня. Будто сам чище. Будто не делает ту же работу. Разве я виноват, что он может убивать с благостной миной спасителя? Разве это я сделал его таким идиотом? Почему же он теперь смотрит на меня как на человека третьего сорта? Не знаю как, но он добился, чтобы мы больше никогда не пересекались на заданиях. В следующий раз я увидел его уже по телевизору – в составе этой клоунской команды супергероев.
Ах да, супергерои… Это занятная история. Мир оказался не таким, каким я его себе представлял, и это меня ошарашило. Как обухом по голове. Ты думаешь, что видел все, и тут появляется мифологический бог с армией пришельцев и превращает в кашу половину Манхэттена. Такое откровение перевернуло все с ног на голову. Я совершенно потерялся в новой системе координат. И, о Асгард, как прекрасно, что я потерялся! Это было лекарство.
Я медленно иссякал. Моя злоба то ли покидала меня, то ли просто консервировалась где-то на задворках сознания. В определенный момент я нашел в себе силы покинуть армию и найти стезю на гражданке.  Не то, чтоб у меня не хватало денег – все свои сбережения я складывал на счет в банке, предпочитая жить в привычном русле, ограничиваясь необходимым. Так что сейчас я вполне мог отдохнуть пару лет на райских островах. Но, видимо, это просто не заложено в людях моего склада. Там, где я рос, было два занятия – работа и алкоголь. Мне нужно было дело. Я начал тренировать детей. Нет, не подумайте, из ребятни я машины для убийства не делал. Я учил их кикбоксингу и каратэ. А еще учил не развязывать драк и всегда цепляться за любую возможность уйти от боя. Это был странный период. Я и сам стал спокойнее. Вырос наконец-то. Как-то ко мне подошел черномазый с ножом и потребовал бумажник. Я отдал. Я просто смог последовать своему собственному совету. Смог стать таким, каким всегда казался со стороны.
Вечерами я просиживал в барах или ходил по картинным галереям. Как-то внезапно во мне открылась любовь к искусству – к такой бесполезной вещи, абсолютно неприменимой в практическом плане. Зато полотна именитых мастеров смогли заменить эти дурацкие картинки у меня в голове.
Я начал привыкать к такой жизни, уж было даже подумал, что мне нравится официантка из бара, который я посещал чаще остальных. Как-то я спросил во сколько у нее заканчивается смена, хотел позвать ее куда-нибудь в пятницу…
На следующий день один из моих учеников после занятия разговорился про свое новое увлечение. Я всегда старался держаться с детьми на дружеской ноте. Боялся, что испугаю их, если хоть разок рявкну, как на курсантов. И они отзывались. Рассказывали секреты, прекрасно зная, что я не выдам их. Доверяли мне. Так и этот мальчишка лет четырнадцати. Где-то в сети нашел сайт, на котором вербовали в Армию Локи.. Ну.. «вербовали». Он решил, что Армии без меня не справиться. Я выслушал его с чрезвычайно заинтересованным видом и забыл про это. Отправился домой. Надо было найти какое-то приличное заведение, чтоб отвести туда эту девочку из бара. Такие дела мне никогда особо не давались, так что я решил подготовиться заранее. Может я бы даже набрался смелости ее все-таки пригласить, но до сайта с рецензиями на рестораны я так и не добрался. Меня занесло на одну из тех страничек, про которые говорил мальчишка. Не знаю, то ли сам вспомнил, то ли баннер попался.. сейчас уже точно не скажу. Я посмотрел на все это.. скептически. Куча малышни собирает большую тусовку, чтобы вдарить рок-н-роллом по этому мирку. Ага, знаем эту песню.
Но кроме агиток там были еще и выдержки из речей Локи. Знаете, как программа политика на выборах - такие маленькие брошюрки с кричащими лозунгами. Вот, примерно, то же самое.
Но.. Взгляд  уцепился за одну из этих фразочек, и я замер. Будто врос в увиденное. Асгардский бог обещал, что войн больше не будет.  «Не будет».. Значит всего этого можно избежать? Просто отменить войны. Отменить. Никаких разрушений, никаких убийств, никаких ошибок. Просто избавиться от этого.  Просто.
Я отправил свои координаты на указанный адрес. Чувствовал себя примерно как жертва лохотронщика, которая и понимает, что она жертва, но уже поставила на то, что шарик под левым стаканчиком, так что деваться некуда. Придется побыть идиотом.
Мне перезвонили с неопределившегося номера. Пара встреч, и мне говорят, что я принят. Говорят куда прийти и сколько вещей с собой брать.
Дальше недели сомнения, потом встреча с Локи, потом это неожиданное повышение, и опять работа тренером. Только теперь все, что я делаю – не бессмысленно. Я иду к цели, в первый раз за много лет я чувствую, что делаю что-то нужное и правильное, хотя условия для создания войска отвратительные. Самые первые рекруты Армии становятся офицерами, пришедшие позже едва успевают научиться держать пушку в руках. Очень много женщин, очень много детей. Я боюсь как в первый год в Афгане. Только уже не за себя, а за них. Мы делаем одно дело, но у меня есть шанс на выживание, а у них… только если спрячутся, дезертируют или если крупно повезет.
Но мне по-началу удается игнорировать этот факт. Слишком много нового я вижу вокруг.
Я знакомлюсь нос к носу с тем, что мне непонятно, я вижу асгардскую женщину в своих объятьях. Снова страшно.  Не знаю, как к ней относиться, не могу взять ситуацию под контроль.  И она уходит так же необъяснимо, как и появилась. До сих пор виню себя за это. Я должен был лучше стараться понять ее, я должен был что-то сделать. Но я не знал как. И даже теперь не знаю. Только я уверен, что она не умерла, не ушла навсегда, она вернется, когда я буду меньше всего этого ждать. И скажет, что устала.
Этот год был настолько странным, что я сказал бы, что вы не поверите, если б не знал, что вы видели все сами.
И все ближе последний бой. Война, которая должна завершить бесконечную цепочку, остановить вращение этих жерновов. Я готовлюсь, я подчинил все одной цели. Требую от девчонок и слабаков невозможного. Им не остается ничего, кроме как пытаться. Многие уже ненавидят меня, но это хорошо. Я бы тоже хотел их ненавидеть, но снова преследует это странное ощущение семьи. Я отдаляюсь. Молчу, когда пытаются завязать беседу, огрызаюсь, когда со мной приветливы. А если говорю, то ничего хорошего не жди. Я начинаю бить взаправду даже на плановых тренировках, даже самых слабых. Я не могу открыться, ведь мое дело – принести их в жертву Новому Миру. Я как алтарный палач при каком-то древнем культе. А если хоть ненадолго расслабляюсь, то чувствую себя виноватым.
Незадолго до войны, когда уже оружие извлечено из кобуры и греется в твоей руке, появляется доктор Фриланс. Совершенно поглощенный своими идеями человек. Ученый в худшем смысле этого слова. Он может подарить миру что-то новое, и у него одна цель – воплотить это в жизнь. Он сказал, что это поможет в бою, но для этого нужен я. То есть не мое содействие, не приказ, а я сам. Я согласился. Хотя прекрасно видел, что он не уверен – слишком сложные материи он взялся приручать.
Прошлый подопытный, как мне потом сказал Дитрих, погиб. Но в этот раз все обошлось. Я очнулся в его лаборатории, и со мной очнулась какая-то новая сила. Она была вне меня – это все, что я мог понять на тот момент. Невидимки. Они подоспели как раз к представлению.
Если вы думаете, что Невидимки – всего лишь инструмент, то вы ошибаетесь. Даже так: вы не представляете и сотой доли того, что это такое. Они стали частью меня.
Знаете, отчего умер предыдущий подопытный? Он сошел с ума. Наложил на себя руки. Не вынес груза жестокости внутри себя. На него разом обрушилось то, с чем я учился жить все эти годы. Это непросто, если ты только не псих изначально. Тени приносят с собой животный инстинкт. Собственно, они – это инстинкт убийцы. В чистом, ничем не разбавленном виде. Они жаждут схватки, и удержать их иногда очень тяжело.. особенно во время боя, как только они почуют кровь. Они испытывают это ежесекундно – то самое ощущение, которое я познал в Афгане. Воздух, наполняющий легкие, сила, жизнь.. они этим питаются. И слабого хозяина они легко подомнут под себя, лишь бы тот отпустил поводья.
Война началась. Началась казнь противников, жертвенное заклание союзников, моя главная миссия и пир Невидимок. Ладно, слишком много слов. Началась расправа. Локи перекраивал мир. Это был болезненный неестественный процесс. Такого с Землей раньше не случалось. Обычно богов себе выдумывали сами люди, но вот, теперь, когда они столкнулись с настоящим Асом, они бегут и обороняются. Будто не понимают, чем все закончится.
Мне было бы легче, если б они сдались. Всем было бы легче. Но я с самого начала знал, что это невозможно - никогда не тешил себя пустыми надеждами. Мне ничего не оставалось, я кинулся в бой, как и рядовые.
Но я не знал, каково это на практике. Я говорю про Невидимок.  Они всегда в моем сознании. Я научился заглушать их эмоции, не давать примешиваться к моим собственным. Научился управлять ими. Во время битвы.. я просто отпускаю Теней. Они сами знают, что делать. Я лишь иногда направляю их. Они делают свою работу, я – свою. Я думаю о том, что вижу перед собой в данную конкретную минуту. Но знаете в чем сложность? Память.
Впервые я столкнулся с этим в самом начале войны. Один мальчишка, младший офицер, предал нас. Просто струсил. Пришел в полицию и выложил все, что знал. По его вине сорвалась одна из операций, не особо важная, но тогда погибли полторы дюжины его сослуживцев.
Перед началом наступления я пообещал каждому предателю совершенно особую участь. Этого парнишку мы поймали быстро. Так же быстро прошел показательный трибунал – я был и адвокатом, и прокурором, и судьей. Только палачом стать не захотел. Оставил предателя Невидимкам – громко, во всеуслышание приказал увести и обеспечить ему мучительную смерть... Если бы я знал, на что обрекаю его – пристрелил бы несчастного на месте.
Вечером после казни я хотел показать тело солдатам – чтобы знали, что их ждет за подобные проступки. Но еще до того, как вошел в комнату, стало ясно, что это плохая идея. Многие просто не выдержали бы зрелища. Мне же… мне пришлось увидеть сам процесс. От первого удара до того мгновения, когда даже укол адреналина в сердце не смог привести в чувства игрушку Теней. Я бы хотел сказать, что он был разорван, истерзан, сожжен… Но правда в том, что для его мучений не придумали слова. Единственное, что знаю – сам бы я такого не выдержал. Никто бы не выдержал.
В тот вечер я понял, какую цену должен заплатить за армию идеальных солдат.
С вами бывало такое, что в мозгу всплывает воспоминание, о котором вы и думать забыли? И вы смотрите на него как в первый раз. Со мной теперь такое постоянно. То, что видели невидимки, я вижу после боя. Они врываются в мою голову, стоит лишь немного отвлечься. И я вижу все. От первого лица. Я вижу, как в одну и ту же секунду мои руки вспарывают живот какому-то юнцу, душат женщину, пытающуюся защитись свой дом, расстреливают отряд полиции, нажимают на кнопку сброса бомб. В одну и ту же секунду. Руки окрашены в красный. В одно и то же мгновение оказывается, что их запачкала кровь из вен и артерий, кровь военных и гражданских, разводы, брызги, подтеки – все в одну и ту же секунду. Красная жидкость становится вязкой, она липнет и засыхает. Она уже не отмоется, потому что наступит следующее мгновение, и опять десяток убийств. Сотня. Я не знаю сколько. Тени вбрасывают мне в голову по сто картинок за раз, я уже не могу рассмотреть их детально, как после службы в армии США, но я вижу всё. Теперь это похоже на фильм. Мелькает, пока я не проваливаюсь в сон. Сон спасение. Он пустой. Тени оставляют меня в пустоте.
Так продолжалось всю войну. Я держал себя в руках, не показывал отчаянья, ничего никому не говорил. Удача была на нашей стороне, но тысячи моих людей гибли, они были слабы. Многие смерти я видел – своими глазами, глазами Невидимок. Забытое чувство – терять тех, к кому привязался. Все же мне не удалось остаться в стороне, я привык к своим солдатам – к этим безумным детишкам.
Но некоторые выжили. К моему ужасу, еще до наступления я увидел, что они держат мой удар, что они стреляют метко и смело встают во весь рост.  Еще хрупкие и тонкие, но теперь вышколенные и безжалостные, они стали похожи на меня. Не знаю, в праве ли я был сделать их такими. Может лучше, чтобы они умерли в первые же минуты боя. Лишь бы пуля попала в голову.. Лишь бы я никогда не чувствовал в тебе достаточно силы и холода, чтобы перестать защищать тебя как ребенка, Веста...
Один за другим сдавались села, города, страны, континенты. Теперь уже победа была вопросом времени. Тени ликовали. Их безмолвный животный вой слышал только я. Все сложнее было увести их с поля боя, усеянного телами. Все сложнее было не упасть на колени рядом с ними, не погрузить ладони в теплую кровь своих жертв, отдаваясь собственной природе.
Только теперь, с сожалением уходя с бойни, я осознал насколько это ненормально. Наверно, я и правда не в себе, раз так долго это отрицал. Опять то же чувство стыда.
Война закончилась. Лазареты были переполнены. Я стоял посреди своего покалеченного войска, смотрел на их открытые раны. Как и всегда после боя, человечность во мне перевешивала жажду крови. Я приходил в себя, и единственный вопрос, что занимал меня: было ли это сражение последним? Вероятно, да. У меня же есть обещание Бога – как я могу сомневаться.
Война окончена. Навсегда.
И что теперь?
Я переехал с базы на съемную квартиру как только смог. Снял форму. Я опять был один. Дитрих заморозил Невидимок – теперь они уже не врывались ко мне в голову, а мирно ждали.. чего-то. Они надеялись, что я ошибся.
Но я так не думаю. Хочу не думать. Не зря же мы все это затеяли. Это была воистину самая жестокая из войн.
Я смыл с рук кровь так тщательно, что другие ее не видят.
Сторонники Нового Мира празднуют. Я смотрю на тысячи, миллионы людей, которые действительно поверили Локи, они хотят изменить свою жизнь.
Ну а я… Я не смогу вернуться к работе на гражданке. И не только потому, что морально не готов. Как вы вообще себе представляете полководца, которого тысячу раз показывали в экстренных выпусках новостей, в роли учителя физкультуры?
Я сам все понимаю. Но не знаю, что с этим делать. Пожалуй, я просто уйду. Не знаю куда. Надо покинуть город, все города, куда я принес смерть. Надо что-то сделать с собой до того, как меня опять настигнет это чувство. Помните? «Разрывает изнутри». Я чувствую, что оно уже близко. 
Я выполнил свое предназначение.
Теперь это не Армия. Теперь это Новый Мир. Не бывает полководцев без войска.